Пан Бербелек вынул янтарную никотианницу и угостил рытера. Оба закурили, возница подал огонь.
— Ты знаешь эстле Шулиму Амитасе?
— А как же, — пан Ньюте неспешно выдул из легких липкий дым. — Это что за смесь?
— Наша.
— Правда? Ты посмотри. Так что там с этой Амитасе?
Пан Бербелек захихикал, глубоко затянулся.
— По-моему, я попался в ее корону. Или она попалась в мою. И я так вот думаю…
— Все женщины — это демиурги желания.
— Ндааа…
— Так чего ты беспокоишься? И хорошо делаешь — сплетайся с ними, с Бруге, с его родичами, в этом и дело, как раз в этом. К вящей славе НИБ!
— Она приехала из Бизантиона — знаешь кого-нибудь, кто бы знал ее там?
— Поспрашиваю. А что? Веришь в эти сплетни?
— Какие еще сплетни?
— Будто молодая не потому, что молодая, и красивая не потому, что красивая…
— Ах, как обычно, болтают всякое, потому что завидуют.
— Это факт! Ну, а раз она родственница Бруге…
— Министр глиняный.
Возница стрельнул бичом, лошади дернули, коляска высвободилась из толпы. Из тени улицы они выехали на залитые солнцем бульвары, широкие портовые террасы, где керос тут же застыл, освободившись от натиска толпы, и пан Бербелек тут же выстроил мысли в подчиненный ему порядок, рваный разговор закончился.
Склады Купеческого дома Ньюте, Икита те Бербелек размещались в длинном деревянном блокгаузе, чьи высокие ворота открывались прямо на каменную набережную. Воденбург обладал глубоким портом и замкнутым, безопасным заливом (делом рук какого-то забытого кратистоса), и суда, чаще всего, причаливали борт в борт, плотно закрывая морской горизонт; сегодня было точно так же. Шла выгрузка и погрузка, на самой пристани НИБ крутилась сотня невольников и наемных работников.
Кристофф с Иеронимом подъехали к складам с тыла. Выйдя из коляски, эстлос Ньюте вынул из карманчика часы.
— Еще с полчаса.
По внутренней лестнице они поднялись в контору, что размещалась в надстройке третьего этажа. В дверях они разминулись с Н’Юмой.
— Подгони-ка людей с «Карла». За весла, за весла — они должны сделать место для «Филиппа».
Одноглазый негр кивнул. В прошлом году Н’Юма выкупился от рытера, но ментальность невольника осталась — такая морфа отпечатывается глубже всего.
Здесь у пана Бербелека имелся собственный стол, для него даже выделили угловую комнату, но за все эти годы он заглядывал туда всего с пару раз. Он не видел потребности поддержания фикции — из него был такой же купец, как из Кристоффа дипломат. Если он вообще забредал на склад, то кончалось все в кабинете Ньюте, откуда, впрочем, открывался наилучший вид; широкое, трехстворчатое окно выходило прямо на порт и залив, с высоты стеньг он мог наблюдать весь этот муравейник. Если только не лил дождь или мороз был не слишком большим, Ньюте оставлял окно открытым, и тогда вовнутрь прилетал морской ветер, соленый воздух неоднократно прополоскал здесь каждый предмет, напитал своим запахом стены и ковер.