— Соколли-паша! Да здравствует Соколли-паша! — ревела толпа. Я не сразу заметил даже, что кричу вместе со всеми.
Я все еще продолжал выкрикивать имя моего господина, когда вдруг краем глаза заметил очень знакомые носилки, которые вынесли из дверей дома кузины моей госпожи. Мне были очень хорошо известны эти двери — они вели в гарем. Догадаться, чьи это носилки, было несложно: возле дверцы паланкина, придерживая тяжелые полы халата, семенила гигантская фигура, которую я слишком хорошо знал. Это был Газанфер, евнух Сафии.
А во дворце паши в честь возвращения хозяина был уже заколот жирный телец, и столы ломились под тяжестью тех блюд, которые он особенно любил. Одетая в свои лучшие одежды Эсмилькан чуть ли не с самого рассвета сидела у окна и ждала его появления. Увы, ждала она напрасно, и горы изысканных яств остыли и подернулись ледяной пленкой задолго до того, как кто-то прикоснулся к ним.
Бесконечно долго тянулись долгие часы ожидания. Не выдержав, я отправил в Сераль мальчика со строгим наказом узнать, в чем же причина такой задержки. Очень скоро мальчишка вернулся с ответом.
— Янычары подняли мятеж.
— Но это же было еще утром! — возмутился я. — Господин щедро заплатил им, и они успокоились.
— Они снова устроили бунт, — стоял на своем мальчишка. — И добрались аж до двора дворца самого султана! А потом заперли ворота, и теперь Селим не может попасть в свой собственный дворец. Пришлось ему убраться восвояси несолоно хлебавши! Селим выехал за городские ворота и остался ночевать в одном из своих загородных домов. Одному Аллаху ведомо, что теперь с нами будет!
— Что же будет с гаремом? — простонала Эсмилькан, ломая в отчаянии руки. — Как ты думаешь, Абдулла, неужели янычары осмелятся ворваться в гарем?! О, как я теперь жалею, что Сафия не осталась в Магнезии!
«Да ты сама не догадываешься, что все мы очень скоро об этом еще пожалеем!» — тяжело вздохнув, подумал я, но предпочел промолчать.
— Это еще не самое страшное, госпожа. Мой господин, Великий визирь Соколли-паша, тоже остался с ними, за запертыми воротами. Они взяли его в заложники.
Эсмилькан так и просидела до самого рассвета в своих лучших одеждах. Она то открывала глаза, то вновь проваливалась в тяжелую дремоту, решительно отказываясь лечь в постель, и все это время гадала, кто же она теперь — сирота? Вдова? Или и то и другое вместе? Или (Аллах милосерден!) ни то, ни другое? И я ждал и надеялся вместе с ней.
Миновал день… Миновала ночь. И еще один день, и еще одна ночь, а моя госпожа все ждала. До нас дошли слухи, что во время беспорядков на улицах города было убито по меньшей мере десять человек, но все эти смерти были лишь еще одним подтверждением того, что происходит нечто серьезное. Так нарывы во рту свидетельствуют о том, что началось общее заражение всего тела. Сына нашего привратника с проклятием вытолкали из одной лавки, куда он был послан за провизией, а в другой вообще избили до крови, поскольку все хорошо знали, что он служит у Соколли-паши. И вот, когда мы совсем извелись от долгого ожидания, со стороны крепости послышался грохот пушечных залпов, но эти залпы возвещали об одержанной победе. Так мы узнали, что мятеж наконец подавлен. Венецианский флот был вынужден убраться назад, в Средиземное море, а Селим в итоге был провозглашен правителем Блистательной Порты.