Гнев майора забавлял Пена. Он не уставал наблюдать чудачества своего дядюшки и бывал с ним неизменно благодушен.
— Я-то, сэр, уже пятнадцать лет как юнец, — отвечал он не без находчивости, — и если вы нас зовете непочтительными, хотел бы я знать, что вы скажете о младшем поколении. У меня тут на днях завтракал один ваш протеже. Вы меня просили пригласить его, и для вас я это сделал. Мы ходили смотреть всякие достопримечательности, обедали в клубе и были в театре. Он заявил, что в "Полиантусе" вино хуже, чем у Эллиса в Ричмонде, после завтрака курил табак Уорингтона, а когда я на прощанье подарил ему золотой, сказал, что у него их девать некуда, но, так и быть, он возьмет и этот, он не гордый.
— В самом деле? Ты, значит, пригласил в гости младшего Клеверинга? — вскричал майор, мгновенно остывая. — Прекрасный мальчик, немного своеволен, но все же прекрасный мальчик… родители всегда ценят такие знаки внимания, и ты просто обязан оказывать их твоим достойным друзьям с Гровнер-Плейс. Так ты, значит, возил его в театр и подарок ему сделал? Вот это хорошо, это правильно. — И Ментор распростился со своим Телемаком, успокоенный мыслью, что молодые люди не так уж дурны и что он еще сделает из Пена человека.
По мере того как наследник дома Клеверингов становился старше годами и выше ростом, любящим родителям и гувернантке все труднее было с ним справляться, — он уже не столько подчинялся им, сколько сам ими командовал. С папашей он молчал и дулся, стараясь, однако, не попадаться ему на глаза; с мамашей орал и дрался всякий раз, как она отказывалась удовлетворить его аппетит или исполнить его прихоть; а повздорив на уроке с гувернанткой, так свирепо лягал ее под столом, что безответное это создание совершенно перед ним смирилось. Он был бы не прочь помыкать и своей сестрицей Бланш и раза два пробовал ее одолеть; однако она проявила неимоверную решимость и энергию и так нахлестала его по щекам, что он уже не смел изводить мисс Амори, как изводил гувернантку, мамашу и мамашину горничную.
Наконец, когда семейство переехало в Лондон, сэр Фрэнсис высказал мнение, что "мальчонку следует отдать в школу". И его отвезли в учебное заведение преподобного Отто Роуза в Туикнэме, где мальчиков из знатных семей готовили к поступлению в одну из знаменитых закрытых школ Англии.
Подробный рассказ о годах ученья юного Клеверинга не входит в нашу задачу; к Храму Науки он продвигался более легкими дорогами, нежели кое-кто из нас, в предыдущих поколениях. Он, можно сказать, катил к сему святилищу в карете четверкой, останавливаясь чуть ли не когда вздумается, дабы отдохнуть и подкрепиться. Он с раннего детства носил лакированные сапожки, ему покупали батистовые носовые платки и светло-желтые лайковые перчатки — самый маленький номер, какой изготовлял Прива. У мистера Роуза ученики каждый день переодевались к обеду, имели цветастые шлафроки, помаду для волос, камины в дортуарах и время от времени прогулки верхом или в коляске. Телесные наказания директор школы отменил вовсе, полагая, что для усмирения малых сих достаточно моральной дисциплины; и мальчики так быстро овладевали многими отраслями знания, что еще до поступления в Итон или Харроу отлично умели пить вино и курить сигары. Юный Фрэнк Клеверинг в поразительно раннем возрасте крал у отца гаванские сигары и возил их в школу, либо курил на конюшне, а в десять лет пил шампанское, почти так же лихо, как какой-нибудь усатый драгунский корнет.