— У него превосходные вина и превосходный повар, — говорил майор. — Пока он молчит, его вполне можно терпеть, а говорит он мало. Если ему нравится посещать игорные дома и проигрывать деньги шулерам, мне-то что за дело? Ни в чьи дела не должно вникать слишком пристрастно, мой милый Пен; у каждого есть в доме какой-нибудь потайной уголок, куда он не хотел бы нас с тобою пускать. И к чему, раз все остальные покои в доме для нас открыты? А дом великолепный, это мы с тобой знаем. Пусть хозяин оставляет желать лучшего, зато хозяйки хоть куда. Бегум не ахти как утонченна, но доброты необыкновенной и, заметь, очень неглупа; а маленькая Бланш… мое мнение о ней тебе известно, плут ты этакий: она к тебе неравнодушна и хоть завтра пойдет за тебя, скажи только слово. Но ты теперь возгордился, тебе небось подавай дочку герцога, на меньшее не согласен, а? Попробуй, вдруг что и выйдет.
Возможно, светские успехи ударили Пену в голову; возможно также, что он (отчасти под воздействием бесконечных дядюшкиных намеков) и сам полагал, что мисс Амори не прочь возобновить ту игру в любовь, которую они когда-то вели на зеленых берегах Говорки. Но дядю он уверял, что женитьба его пока не прельщает, и светским тоном, перенятым у того же майора Пенденниса, пренебрежительно отзывался о браке и восхвалял холостяцкую жизнь.
— Вы-то, сэр, не жалуетесь, — говорил он, — и отлично обходитесь без жены; вот и я тоже. Как женатый человек, я потерял бы свое положение в свете; а зарыться в деревне с какой-нибудь миссис Пенденнис или поселить жену в тесной квартире с одной-единственной служанкой — это мне не улыбается. Пора иллюзий для меня миновала. От первой любви вы сами меня излечили, и, конечно, она была дура, и, если б вышла за меня, дурака, муж у ней был бы вечно всем недовольный угрюмец. Мы, молодежь, взрослеем быстро, сэр; в двадцать пять лет я чувствую себя не моложе, чем те старые хр… те старые холостяки, которых видишь в окне клуба Бэя… Не обижайтесь, сэр, я только хочу сказать, что в любовных делах я blase [15] и так же неспособен разжечь в себе чувство к мисс Амори, как и заново плениться леди Мирабель. А жаль. Старик Мирабель так ее обожает, что даже трогательно; по-моему, во всей его жизни нет ничего более достойного уважения, чем эта страсть.
— Сэр Чарльз Мирабель всегда был близок к театру, сэр, — сказал майор, больно задетый тем, что его племянник посмел непочтительно говорить о столь знатной и титулованной особе, как сэр Чарльз. — Он с юных лет сам. участвовал в представлениях. Играл в Карлтон-Хаусе, когда был пажом у принца… он свой человек в этих сферах… он мог позволить себе жениться на ком угодно. А леди Мирабель весьма почтенная женщина, ее принимают везде, понимаешь, — везде. И герцогиня Конноут ее приглашает, и леди Рокминстер, — так не к лицу каким-то мальчишкам легкомысленно отзываться о людях столь высокопоставленных. Во всей Англии нет женщины более почтенной, чем леди Мирабель… А старые хрычи, как ты изволил выразиться, те, что собираются у Бэя, — это все лучшие джентльмены Англии, у которых вам, молодежи, не мешало бы поучиться и манерам, и воспитанности, и скромности. — И майор решил, что Пен становится не в меру дерзок и самоуверен и что в свете с ним чересчур носятся.