С этими словами мистер Смизерс взял свою шляпу и удалился; и, как мне стало после известно, посовещавшись с моей тетушкой, в тот же вечер отбыл из Лондона почтовым дилижансом.
А я отрядил моего верного Гаса к себе домой и велел осторожненько рассказать обо всем происшедшем моей Мэри, ибо опасался, что миссис Хоггарти в гневе обрушит на нее эту новость безо всякой подготовки. Но через час он воротился, еле переводя дух, и сказал, что миссис Хоггарти уже уложила и заперла сундуки и отбыла в извозчичьей карете. Зная, что бедняжка Мэри вернется только к вечеру, Хоскинс не захотел до тех пор оставлять меня одного; и, проведя со мною весь этот мрачный день, он в девять часов вновь оставил меня и понес ей эту мрачную весть.
В десять раздался громкий нетерпеливый звонок и стук в наружную дверь, и через минуту бедняжка кинулась в моя объятия; я изо всех сил старался ее утешить, а в уголку тем временем громко всхлипывал Гас Хоскинс.
* * *
Наутро мне оказал честь своим визитом мистер Болтунигс, но, услыхавши, что у меня всего-то денег три гинеи, заявил без околичностей, что законники живут единственно гонорарами. Он присоветовал мне съехать с Кэрситор-стрит, ибо квартира эта мне не по карману. Я совсем приуныл, и тут появилась Мэри (накануне с превеликим трудом удалось уговорить ее покинуть меня на ночь одного).
— Эти грубияны ворвались в дом в четыре часа утра, — сказала она, — за четыре часа до свету.
— Какие грубияны? — спросил я.
— Их прислала твоя тетушка за мебелью, — отвечала Мэри. — Они все упаковали до моего ухода. Все унесли, я им не препятствовала. Даже и глядеть не стала, что наше, что ее, очень уж тяжко у меня на душе. С ними был этот противный мистер Уопшог. Когда я уходила, он провожал последний фургон. Я забрала только твое платье, — прибавила она, — да кое-что из своего, да книжки, которые ты все читал, да еще… еще вещички, которые я шила для-для маленького. Слугам было уплачено по Рождество, и я уплатила им остальное. И подумай только, милый, как раз когда я уходила, пришел почтальон и принес мои деньги за полгода — тридцать пять фунтов. Это ли не счастье?
— А по моему счету вы собираетесь платить, мистер как-вас-там? вскричал в эту минуту Аминадаб, распахивая дверь (он, надо быть, держал совет с мистером Болтунигсом)
— Эту комнату я отвожу для джентльменов. Вашему брату она, видно, не по карману.
И тут — верите ли? — он вручил мне счет на три гинеи за те два дня, что я столовался и жил в этом гнусном доме.
* * *
Когда я выходил, у дверей собралась толпа зевак; и будь я один, я готов был бы провалиться сквозь землю; но сейчас я думал только об моей дорогой, милой женушке которая доверчиво опиралась на мою руку и улыбалась мне ангельской улыбкой, — да, да, словно ангел небесный вошел со мною во Флитскую тюрьму.