«Не ви-но-ват», — оправдывали мужа колеса. Поезд замедлял ход и останавливался. Не ви-но-ват. Не ви-но-ваттт…
А кто виноват, спрашивала Ирина, кто? Разве легко ребенку без отца? В двенадцать лет осиротела!.. Верно, догоняла следующая мысль, а сын осиротел в восемь. Мальчишке что, легче? Однако вырос, выучился; позавчера из своего Севастополя письмо прислал: малыш здоров, жена работает; фотокарточку прислал, все вместе снялись… А Надькины дети? — Отца совсем не помнят.
Нельзя взваливать вину на мертвого. И на живого нельзя. И ни на кого.
Кроме себя самой.
Нельзя так обожать ребенка. Нельзя обожествлять кровь и плоть: грех. А грех не остается безнаказанным.
Ах, Коля, Коля!.. Иногда она почти радовалась, что он не видит, какой стала дочь.
Но ведь любили обоих, обожали обоих!
Почему?!
Почему в одной семье, от одних отца с матерью, вырастают разные дети? Любовь? Количество любви? Тот самый ломоть хлеба, которым мать никого не обделит?
Дочери досталось на четыре года больше любви, чем сыну. Но тогда ей самой досталось на тринадцать лет больше материнской любви, чем младшему брату! В чем истина, и временем ли измеряется любовь?
И — нет, неправда, что Коля всегда был занят книжками. Просто они для него и были самой настоящей жизнью. Ничего лучше, чем книги, люди не придумали, говорил он. Главное, чтобы дети читали; кто читает, тот не может вырасти плохим.
Дети читали.
Коля много читал им вслух; Ира тоже любила слушать. В эвакуации книги стали хлебом насущным, ибо отвлекали от хлеба и от мыслей о хлебе. Читали по очереди вслух.
Дети любили книги, но выросли разными.
Перед глазами мелькнула немка за роялем, но рояль почему-то оказался посреди магазина с игрушками. «Такая способная», — покачала немка головой и заиграла, а дети начали громко петь очень красивую песню о деревьях…
10
Чем неприветливей погода, тем уютней вечерами в комнате. «У нас почти как на картине!» — говорила внучка. Картиной она именовала скромную репродукцию в коричневых тонах, которую принес когда-то Коля и повесил над столом. Спросил: «Уютная, правда? — И добавил, помолчав: — У нас тоже когда-нибудь так будет». Небольшая, в книжную страницу величиной, картинка изображала часть комнаты с лампой на столе и две женские фигуры, отсеченные от остального мира спинкой дивана, на котором сидели. Теплый желтый свет падал на книгу в руках у одной из них. У обеих были высоко заколотые волосы, как причесывались в начале века, и блузки — или платья — со стоячими воротничками. Сестры? Мать с дочерью? Как странно, что она так и не спросила Колю об этом, завороженная бесхитростным обаянием спокойного уюта, и теперь не могла удовлетворить внучкино любопытство. Картинка прижилась — как приросла, хотя сменила уже третью стенку.