— Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой… Витюня, нащелкай мне Феопентова. Рабочий… То мне скучно, то мне грустно…
— Есть, Леонид Ефимович. Сам, — отозвался через минуту гигант Витюня, передавая трубку радиотелефона господину в смокинге. Тот хмыкнул, поднес трубку к уху.
— Левенька-здоровенько! — весело сказал он. — Ага, он самый. Богатый будешь… Ну да, конечно же, дела, дела… Покой нам только снится. Как оно, твое ничего?.. И слава Богу! Да, тоже вот живем помаленьку, хлеб жуем… Бывает и с икоркой, конечно. Слушай, а у меня к тебе просьбочка одна. Очень обяжешь… Нет, с этим пока напряженки не наблюдается, у меня вопрос другого рода. Не в службу, а в дружбу, разузнай-ка мне поподробнее, что за компания у вас там в девятьсот первом обретается, ну и по соседству, если одной шайкой… Особенно интересно, если есть среди них такой доктор Розен с супружницей… Фирма «Информед». Не слыхал? Я тоже… Через сколько перезвонить?.. А побыстрее нельзя?.. Ну, спасибо, за мной не заржавеет, ты же знаешь. Жду.
I
Марина Валерьяновна Мурина принадлежала к презренному меньшинству, изгоям и отщепенцам. В то время, как весь советский народ… Народ, люто ненавидя синюшные, тяжкие, похмельные понедельники, напротив, чрезвычайно положительно относится к пятницам, рабочим лишь постольку-поскольку и вливающим в душу трепетную благодать предвкушения двух дней законного оттяга. И поскольку ожидание счастья сплошь и рядом оказывается весомее собственно переживания этого самого счастья, не будет преувеличением сказать, что пятница стала любимым днем для всей страны. Марина же Валерьяновна к понедельникам относилась индифферентно (три урока в училище плюс часовая частная халтурка там же), не любила вторников (занятия и утром, и в вечерней группе), пятниц же терпеть не могла и боялась их до умопомрачения. Директриса уже который год ставила Марине Валерьяновне на пятницу три вечерних урока. Конечно, из-за глубокой личной неприязни, так и сквозившей в отстраненно-деловом тоне, который держали с Муриной и администрация, и коллеги, мымры бездуховные. Ясное дело, они у директрисы все в любимицах, свои в доску, чай, из одного бачка мусорного вылупились. И, естественно, ни одна из этих шкур не имеет такого гадского расписания, как она.
— Но, Марина Валерьяновна, дорогая, у Семеновой два маленьких ребенка, Лихоманкина у нас на полставки, Куцева в декрете, а часы закрыть надо… — бубнила в ответ на ее справедливые протесты секретарша Эльвира, отводя глазки, заплывшие от хитрости и тайных запоев.