Наконец, вдалеке показалось неспешно продвигающееся облако пыли.
"Ага, ага, вот только не с той стороны, — подумал Вовка. — Батя, видать, через другой мосток проехал, и заехал сначала домой. Ого-го, а в коляске-то вертикалка лежит — старенький ИЖ-12. Это куда же это мы собрались?"
— Давай залезай, Володька, сейчас расскажу все по пути. — Отец устало нагнулся за приготовленным сыном котелком с картошкой и пакетом с бутербродами, забросил все перечисленное вместе с пластиковыми флягами для воды в коляску и тихонько поехал через мостки. — Нашли твоего дружка, — начал рассказывать он на ходу. — Народ уже по домам расходиться стал, я как раз подвозил кое-кого... Только вот что-то Тимка сам не свой — истерика с ним, что-ли... А может, просто перенервничал — ерунду какую-то мелет про огромное озеро, про стаи гусей на нем. Где там озеро-то? Болото дальше есть мелкое — не утонешь, только вываляешься в грязи. Да ты должен знать это место, мы туда иногда уток с тобой ходили стрелять. Так что, скорее всего, врет он, как сивый мерин... Однако проверить надо, мы со Степанычем решили — пусть ведет, а выпороть никогда не поздно. Может быть, за болотом что-то и есть не очень большое, туда давно никто не совался напрямик, а в обход — все ноги стопчешь, если не переломаешь. Вот поэтому я ружье и прихватил. Взял еще десяток патронов с дробью: вдруг придется утку на ужин стрельнуть... — И уже под нос отец пробурчал: — Да картечи на всякий случай — небось егерь не замает за весеннюю охоту без разрешения.
— Это Тимка-то? — вдруг спохватился Вовка, осознав, что его друга поймали на обмане. — Ты чё, пап? Это я могу... э-э-э... сболтнуть что-то ради красного словца. А Тимка и раньше всегда правду в глаза любому мог сказануть, а уж после смерти матери зарок дал. Сказал, что с этого момента врать больше никому не будет, даже если за правду накажут сильно. Хуже, мол, чем сейчас, точно не будет. Он, по-моему, даже специально нарывается...
Тимка действительно нарывался. К примеру, в школе, если учителя замечали любой непорядок в классе, то знали, что могли обратиться к нему. И он, если принимал малейшее участие в беспорядке — всегда сознавался, не закладывая однако при этом остальных. И шел беспрекословно убирать битые цветочные горшки и стекла, оставляя дневник на столе учителя. А если не принимал, но страдали при этом невиновные, то подстерегал зачинщиков на улице и пытался заставить их принять участие в наказании. Обычно это продолжалось до чьих-нибудь кровавых соплей. Либо Тимкин соперник был бит и соглашался с его доводами, либо ему надоедало размазывать юшку по всклоченной физиономии правдолюба и он шел в учительскую, только чтобы отделаться от того. Организованную один раз "темную" Тимка стоически перенес и только с б