– Ну что ж, очень жаль.
Было видно, что он сильно разочарован ответом внимательно слушавшего его англичанина.
– Вы действительно об этом жалеете?
– Да, – ответил Ли. – Мы с вами находимся по разные стороны баррикад. Я не идеалист в политике и тем более не фанатик. Просто человек, который всегда привык приспосабливаться к генеральной линии нашей партии.
– Уверен, что вам это хорошо удается, – с иронией в голосе заметил англичанин.
– Да, пока неплохо. Я всегда держу нос по ветру, – улыбнулся китаец и собрал в стопку лежавшие на столе бумаги. – Но время передумать у вас еще есть.
Шавасс покачал головой.
– Нет, полковник, спасибо, – ответил он. – Так что можете смело переходить к фазе два.
– К фазе два? – сдвинув брови, переспросил Ли. – Извините, но я вас не понял.
– Но вы же должны строго следовать инструкциям, а точнее, последней установке ЦК вашей компартии по методам обращения с врагами народа и политическими заключенными. Первую часть допроса вы провели блестяще, с полным знанием учения товарища Павлова.
Полковник Ли глубоко вздохнул.
– У вас странные понятия о нас, – сказал он и нажал на кнопку в столе.
Через секунду в кабинет вошел сержант и встал за спиной арестованного.
Шавасс вяло поднялся со стула.
– И что теперь? – спросил он Ли.
Тот, пожав плечами, ответил:
– Теперь все зависит только от вас. Я могу дать вам несколько часов на размышления. Ну а потом...
Полковник вновь пожал плечами и, взяв со стола рапорт, открыл его.
В коридоре Шавасса ждали конвойные. Сержант пошел первым, за ним – англичанин, а следом – вооруженные винтовками солдаты. Они спустились по каменной лестнице в подвал и свернули в ярко освещенный коридор, вдоль стены которого тянулся длинный ряд массивных деревянных дверей. Остановившись у одной из них, сержант открыл ее и кивком указал арестованному на вход.
Шавасс прошел в небольшую тюремную камеру, размером не более шести квадратных футов. У стены стояла железная койка. Окна в этом каменном мешке не было. Как только за спиной Шавасса захлопнулась дверь, в камере стало совсем темно. Касаясь руками мокрых стен, он осторожно пробрался к койке. Постели на ней не было, но Шавасс пребывал в таком состоянии, что мог бы заснуть и на полу. Он улегся на кровать, и тотчас ржавые пружины больно впились ему в спину.
Дышать в одиночке было легче, чем в общей камере. Как ни странно, Шавасс сразу же расслабился, напряжение постепенно стало спадать. Однако усталость не проходила. Все конечности ломило, а рана на лбу постоянно давала о себе знать тупой ноющей болью.