– И премьер нашей труппы, – подхватил донельзя довольным голосом Аксюткин. – Добрейшая душа и актер великолепный. Ежели ты, Варенька, что спутаешь на сцене, Митя Псевдонимов тебя всегда выручит.
– Ну, кому Митя, а кому и Димитрий Христофорыч, – недовольным голосом поправила Оливия. – Я бы вот желала, чтобы племянница ваша, милейший, не вздумала честить меня попросту, а обращалась исключительно по имени-отчеству, а то и вовсе – госпожа Самсонова, понятно? Не люблю фамильярностей!
– Ну что ж, кому нравится арбуз, а кому – свиной хрящик, – миролюбиво согласился несказанно прекрасный Псевдонимов. – Я вот ничего против своего уменьшительного имени не имею, будьте со мною, Варенька, запросто! Однако вот-вот грянет первый звонок. Нам сейчас уже на сцену, господа. Мы с вами вместе, Варенька, участвуем в первом акте во второй мизансцене. Знакомы ли вам они?
– Я не успел еще рассказать, – сокрушенно прошептал Аксюткин. – Мы только что гримироваться закончили. Виноват-с...
– Ничего, – отмахнулся Митя Псевдонимов. – С вашего позволения и с нашим превеликим удовольствием, я и сам это сделаю. Вашу руку, прекрасная Помпилия!
И поскольку Анюта несколько испугалась и заробела, он сам взял ее за руку и повел по сцене, не обращая ровно никакого внимания на откровенную ярость Оливии и показывая по сторонам:
– Вы выйдете на свою мизансцену вот отсюда и станете ждать, пока Балтазар не перестанет поносить вашу милость, принцессу Помпилию, и все ваше сарацинское племя. Выходите вы не тотчас после поднятия занавеса, а несколько погодя, и держитесь поначалу несколько в стороне, чтобы зрители вас видели, а для Балтазара и всех прочих, в том числе и вашего покорного слуги, – он смешно поклонился, – вы оставались как бы невидимы...
* * *
О странное и чудное явление по имени провинциальный театр! В минувшие времена он был прост и непритязателен, как и сами провинциальные нравы. Если столичные театры, посещаемые самой изощренной, высокопоставленной, а порою и вельможной публикой, старались во всю мочь, уделяя немалое внимание репетициям сцен и разработке образов, силились подражать в этом Комеди Франсез, то в провинциальных труппах роли зачастую учились за несколько часов перед премьерой, а репетиций не было вовсе. Максимум внешней эффектности и минимум житейского правдоподобия – увы, частенько именно по этому принципу работали старинные труппы, которые вполне могли зваться любительскими, потому что к делу относились именно что любительски, а не профессионально. Конечно, что спорить – были, были в России даже и провинциальные театры, где оказывался способный, дельный постановщик спектакля, но чаще всего кругом царила самая вопиющая самодеятельность. И только прирожденный профессионализм и вкус актеров спасали пьесы, бывшие, как правило, самого озадачивающего свойства и качества. Однако наивный зритель, далекий от московских и петербургских изысков, обожал свой театр и снисходительно не требовал от него большего...