– Нет,– отрезал он.– Время, когда вы могли бы приносить фирме «Экском» какую-то пользу, кроме присутствия на презентациях, давно миновало. Дни любителей канули в прошлое, Санни. Наступило время профессионалов.– В его голосе звучало плохо скрытое высокомерие.– И чем скорее вы это осознаете, тем будет лучше для вас.
Она была возмущена, но что-то подсказало ей, что она ничего не добьется, если будет постоянно воевать с партнером отца.
– Что ж, прекрасно!– Она поднялась и встала рядом с ним лицом к лицу, уперев руки в бедра.– Теперь, когда я знаю, что на работе буду только мешать, позвольте вас спросить: что же вы наметили на сегодня для меня?
– Ничего обременительного, моя милая.– Воинственность ее заявлений, видимо, позабавила его. В темных глазах, устремленных на девушку, вспыхивали искорки.– Полагаю, что вас не затруднит приготовить мне несколько тостов, пока я оденусь. Затем вы можете делать все, что душе угодно, при двух условиях: во-первых, не вмешиваться в дела фирмы «Экском» и, во-вторых, необходимо подготовиться подобающим образом к вечеринке, устраиваемой Леонидисом.
– Слушаюсь и повинуюсь, о повелитель!– Сандра, донельзя раздраженная его покровительственным тоном, нашла облегчение в сарказме, отвесив ему издевательский поклон.– Не захочет ли мой хозяин подкрепиться во время ланча или перед вечеринкой?– осведомилась она, изображая из себя преданную служанку.
– Будьте уверены, если он захочет, то хозяйка дома[2] первой об этом узнает!
Он неторопливо двинулся прочь с ленивой кошачьей грацией, до которой Кефи было еще далеко. Сандра от досады закусила губу, сердясь на себя за то, что дала ему повод для каламбура, а сама не сумела быстро парировать эти двусмысленности.
У двери он обернулся.
– Да, вот что, Санни, нет ли у вас меда? Желательно греческого, со склонов горы Парнас? Мне вдруг пришло в голову отведать чего-нибудь родного.
Не ожидая ответа, он пошел наверх, неслышно ступая босыми ногами по толстому ковру и напевая мотив, который показался ей странно знакомым, хотя она не могла вспомнить, что это за мелодия.
И только когда она положила ломтик хлеба в тостер и открыла банку с медом, убедившись, что это добротный цветочный мед американских пчел,– только тогда она вспомнила, где слышала эту мелодию: в «Чаше Диониса», когда она в отчаянии всхлипывала в объятиях Фила, а он утешал ее обжигающим, страстным поцелуем, который стал предвестником всех ее нынешних бед.
Фил наконец ушел из дома, и она с облегчением вздохнула. Он был сдержан и не дал ей покуражиться и лицемерно пожалеть, что-де не сумела подать ему тот мед, которого он хотел. Он ничего не ответил, уныло подумала она, принимаясь за домашние дела.