— Двенадцать.
— А где они будут спать? — спросила Тони.
— Если пойти по дорожке, то позади дома будет большой сборный павильон. Там внутри спальни, кухня и классное помещение. Маловато удобств, но ничего, обходимся. Приедет и повар, так что о еде можно не беспокоиться. Будете приходить к нам туда с Анджи.
— А я и не беспокоюсь.
— Мне там так нравится кушать, — сказала Анджи, поворачиваясь к Тони. — Чарли так хорошо готовит. И все меня так любят.
— Только смотри, в этот раз не забирай у всех сладкое, — сказал Гаррет.
— Я больше не буду. У меня после этого долго животик болел. Я не знала, что он может болеть от шоколадного пудинга.
— Он и не будет болеть, если только не есть девять порций подряд.
— А если восемь, то не будет болеть?
Гаррет и Тони прыснули.
— Одну порцию. — Гаррет для ясности показал один палец. — Одну порцию шоколадного пудинга.
Зазвонил телефон. Гаррет о чем-то поговорил и едва успел вернуться, как телефон затрещал снова. Тони невольно прислушалась: Гаррет, не повышая голоса, отдавал распоряжения. Тони нравился в руководителе такой деловой тон, а что он руководитель, это ясно.
О Господи. Не надо себя обманывать и делать вид, будто тебя привлекают в этом человеке острый ум и воля, когда на самом деле это широкие плечи, бугрящиеся мускулами под рубашкой, узкая талия, крепкие бедра…
О Господи.
— Я пошел. Надо поговорить с людьми.
Гаррет опрокинул кастрюлю над супницей и надел куртку. Потом наклонился к Анжелике, и та крепко обняла его за шею.
Куда подевались суровость и сдержанность? Была лишь любовь — глубокая, искренняя, непосредственная.
И Тони вдруг почувствовала тоску, которую не испытывала уже много лет, — чтобы и ее кто-нибудь вот так любил. Именно этого ей больше всего не хватало после смерти матери…
Тогда, оставшись одна и чувствуя себя никому не нужной, она в поисках спасения с головой окунулась в работу, и до самого последнего времени это неплохо помогало.
И вдруг ее жизнь показалась ей ущербной. Что значат все твои успехи, если тебя никто не любит? Разве любовь — это не самое важное в жизни? Может, даже единственно важное?
Опасные мысли для женщины, которая, можно сказать, дала обет сделать карьеру.
— Тебе грустно? — спросила Анжелика, с шумом втягивая вермишелину.
Тони подняла голову. Наблюдательный, однако, ребенок.
— Да, вспомнилось кое-что не очень приятное.
— А ты подумай о чем-нибудь хорошем, и пройдет.
— Я так и сделаю. Буду думать о том, как мы катались сегодня утром.
— Это было замечательно. — Анжелика согласно кивнула головой и вздохнула. — А завтра пойдем?