— И все же я еще многого не знаю, — сказала Кэй, — но и это уже достижение. Я так волнуюсь. — Гнев и подозрения Форда постепенно рассеялись, когда они разговорились и Кэй рассказала, что произошло.
Тем более неожиданным оказался его вопрос:
— И что теперь будет у тебя с Чарльзом? Неужели он совсем не рад за нее, что в голову ему приходят такие мысли? — подумала Кэй. Разве ему не интересно узнать о ее прошлой жизни? Было похоже, что он ревнует, но ей казалось это невозможным.
— Ты забываешь, что он женат. И ничего между нами быть не может, потому что никогда ничего и не было.
— И ты думаешь, я поверю? Он восхищался твоей красотой, говорил, что из гадкого утенка ты превратилась в прекрасного лебедя, — и это, по-твоему, ничего не значит?
— Конечно, ничего. А когда я приехала в Лондон, он просто составил мне компанию.
Кэй не стала больше ничего доказывать Форду, понимая, что его не переубедить. И заговорила о другом:
— Я думаю, меня не оказалось в списках пропавших потому, что я собиралась год проработать за границей. И мать, наверное, предупредила, что связь между нами будет затруднена.
Форд согласился с ней.
— Но ты же должна была уже вернуться, и она, наверное, волнуется.
— Вот поэтому мне надо поскорее ее найти.
— Я могу тебя отвезти. Не обязательно тебе ждать субботы, — предложил Форд. Кэй с сожалением отказалась:
— Я не знаю, куда ехать. Поэтому мне нужен Чарльз. Он — единственный, кто что-то знает о моей прежней жизни. Надеюсь, ты это понимаешь.
— Он мог бы дать нам адрес. — Удивительно, как Форд был упрям.
— Но это невозможно. Он не оставил мне даже номера своего телефона. Он живет в Ричмонде, но где, я не знаю. К сожалению, выбора у меня нет. Придется ехать с ним.
— Но как только вернешься, сразу мне позвони. Мне ведь тоже интересно, что ты обнаружишь. Как-никак мы с тобой немало пережили вместе.
— Обещаю, — улыбнулась она. — И даже позвоню из Стаффордшира, если узнаю что-то важное. — Кэй надеялась, что в памяти у нее восстановится все до мельчайших подробностей. Она, конечно, понимала, что хочет слишком многого, но она так жаждала этого, больше всего на свете. Больше даже, чем любви Форда. Она как бы уже примирилась с его потерей и понимала, что желать невозможного бессмысленно. А вот желать возвращения памяти было вполне реально.