Ветер в твоих крыльях (Полански) - страница 2

После любви, конечно. Хотя нельзя с точностью утверждать, что любовь — это вещь.

— Любовь — это фикция, — любила говорить кузина Рейчел, когда впадала в меланхоличное настроение и курила тонкие сигареты одну за другой. От сигарет в комнате становилось душновато, и Валери распахивала окно, выходившее на шумную улицу, но Рейчел ничего не замечала. — Ее придумали, чтобы обеспечить успех длиннющим мыльным операм и всем этим слащавым фильмам, где снимаются неотразимые красавчики с ненастоящими глазами. Да-да, и твой тоже, сестренка. И не надо на меня так смотреть.

Валери каждый раз возражала, что глаза у Макса самые что ни на есть настоящие, она проверяла не раз и не два, так как ведала всем, что касалось его, — от услуг парикмахера до записи к дантисту, и точно знала, что линзы он не носит. Глаза Макса были глубокого, почти невозможного синего цвета и завораживали, как завораживает немигающий взгляд нильского крокодила. Обманчиво медлительный крокодил лежит на мелководье, растопырив корявые лапы и глядя снизу вверх на глупых туристов, а едва они зазеваются, молниеносно срывается с места и хватает какого-нибудь умника за ногу. И ест вместе с фотоаппаратом и кепочкой с логотипом туристической компании, с путеводителем и деревянными сувенирами, купленными за бесценок у туземцев. Так и с Максом: некоторое время жертвы завороженно смотрели в его прекрасные глаза, а за это время Эвершед успевал получить все, что хотел. Сопротивление бесполезно. Как там было у Льюиса Кэрролла? Валери совсем недавно читала Адриану по телефону «Алису в Стране чудес» и хорошо помнила содержание книжки.


Крокодилушка не знает

Ни заботы, ни труда.

Шевелит его чешуйки

Быстротечная вода.

Милых рыбок ждет он в гости

На брюшке средь камышей:

Лапки врозь, дугою хвостик

И улыбка до ушей.


Лапки врозь и улыбка до ушей — это Макс умел делать виртуозно.

В ноутбук смотреть было скучно, но необходимо: там плавал график работы Макса до начала нового года, и следовало его подлатать, найти дырки и склеить так, чтобы все делалось будто само собой, по мановению волшебной палочки. Валери знала, как будет склеивать, однако иногда на нее нападала необъяснимая лень. Чтобы еще немного потянуть время и отодвинуть любимую работу, она отпила кофе, принесенный стюардессой, повернулась к Максу и принялась беззастенчиво его разглядывать. Занятие совершенно бесполезное: Валери и так знала его черты наизусть и, если бы умела рисовать, изображала бы на бумаге за три минуты.

Макс Эвершед был красив. Очень. Недаром поклонницы начинали вздыхать, едва завидев его имя в титрах. Его красота не была слащавой, лакированной, похожей на конфету; не тянул он и на мачо, за которым можно чувствовать себя как за каменной стеной, ибо любую угрозу он сметает одним взмахом внушительного кулака. Макс был красив естественной мужской красотой, которая заставляла большинство женщин утробно мяукать и топорщить шерсть на загривке — в иносказательном смысле, конечно. Он с равным успехом мог играть отца семейства, честного или нечестного полицейского, супергероя, спасителя мира, ученого, сумасшедшего или шахтера — ему всегда верили, пресса взрывалась восторженными откликами, и Валери не могла объяснить это ничем, кроме потрясающей Максовой… настоящести, что ли. Он был самим собой, даже когда играл, даже когда не походил на себя повседневного. Все равно это всегда был Макс, и даже если у него взгляд становился словно безумный, а сценарий диктовал совершенно дикие поступки, Валери при взгляде на Эвершеда казалось, что все будет хорошо. Он будто говорил это — и ей лично, и всем. Эй, говорил герой Макса, ну и пусть я сумасшедший, ну и пусть я маньяк. Все равно в конечном итоге все будет хорошо.