«А ведь скажешь кому-нибудь, что живу в Кадмоне, — брови вскидывают восхищенно! Не идиотики наши, конечно, которые всем завидуют, а знатоки Торы, люди образованные… О, Кадмона, скажут, в Кадмоне, вы знаете, великая мудрость сошла от Б-га к царю Соломону. Благословенное во веки веков место, госпожа Олендер! В Кадмоне мудрость жила еще издревле, при ханаанеях. Вы помните, как обхитрили кадмонцы самого Йегошуа бин Нуна, ученика Моше? Сказали, что живут далеко, вовсе не в Ханаане, обрядились в рванье, положили в котомки свои сухари с плесенью, — видите, мол, какие мы дальние? И мир заключили. А мы, евреи, волосы на себе рвали с досады, да поздно было — мир заключили! А как скажешь Тушия, то вовсе убить можно, поскольку так оно и переводится — мудрость… Мудрость да мудрость! Откуда же, Г-споди, эта глупость во мне, откуда? Ангелы мои хранители…».
И смотрит на сына: бледное, чахлое растеньице, стебелек ее жидкий, — в кого он такой уродился? Через год у него «бар-мицва», а все его в школе метелят, кому не лень — все абсолютно, и кличку гнусную дали: коксинель! А он ведь и впрямь, как девочка, — именно.
Много раз пыталась Шурочка поднять трубку, объясниться с Денисом, вернуть человека любой ценой. Не ради себя — себя уж ладно, черт со мной, с дурой! Ради сына, Вадьки, он так к нему привязался, так они подружились! Ну, просто — отец с сыном… Об этом Шурочка могла лишь мечтать. Да и мечтать до Дениса не смела!
Записал Вадьку на бокс и на каратэ. Купил перчатки боксерские. Купил распашоночку на тесемках, кальсоники чудные — полотняные. По три раза в неделю возил в Иерусалим, не считаясь с бензином, со временем. Купил аквариум с рыбками. И кончился Вадькин медовый месяц, кончилось сыночкино счастье — вот вам и Тушия с Кадмоной, мудрость царя Соломона! Блевать хочется…
«Будь она проклята, эта вилла!».
Смотрит она на сына, чувствуя безмерную нежность, чувствуя боль, сострадание и что-то еще, чему нет названия, чья природа уже не наша, совсем не земная. Не каждой матери положено это знать, не каждой матери в это проникнуть.
Возила Шурочка сына к знаменитым невропатологам, психиатрам. Пыталась пристроить в кибуц, ибо мысль такая была — сменить ему обстановку, общественный климат, как говорится. Обидно ведь все-таки, дети кругом, как дети: буянят, дерутся, бьют стекла соседям, а этот же — как не от мира сего — ни рыба, ни мясо! Пробовала и иглоукалывание, пробовала человека с электрическими руками, который ауру якобы восстанавливает, оболочку вокруг человека, жизненный дух. Возила Вадьку к знахарям и к гадалкам — не заколдован ли сын дурным глазом? Поила травами и отварами. И в Тель-Авив попала однажды, к какой-то припадочной тетке, резмерами со слониху. Сказали Шурочке, что тетка эта общается с духами, что может сказать, кем была душа человека в прошлой жизни. Что пережил человек и какую принес память и искажения.