— Ниночка, а если я тебе сыграю на рояле незнакомую мелодию, ты сможешь её повторить, то есть пропеть?
— Смогу, — сказала я и удивилась, потому что это очень просто!
Она сыграла — я спела. Какой-то мужчина за столом сказал:
— Ну давайте же примем её в школу!
Все заулыбались и засмеялись. Ко мне подошла та, первая, не строгая и не сердитая, и спросила:
— Хочешь заниматься у меня в классе?
Я обрадовалась и сказала:
— Очень хочу!
Она обняла меня за плечи и сказала:
— Меня зовут Елена Григорьевна! А как тебя Мамочка зовёт?
— Нинуша. — Я сказала и немножко смутилась, потому что так меня зовёт только Мамочка. Но сразу подумала, что она не обидится на меня, потому что мы с Бабушкой ей расскажем, какая Елена Григорьевна хорошая!
Сегодня 20 ноября — мой день рождения. Мне шесть лет! Мамочка сказала, что вечером она раньше придёт с работы и мы будем праздновать мой день рождения!
Мы очень хорошо живём после лета — Папа сделал нам ещё два «жирафа», и вечером в комнате много света, у нас больше еды, и никто уже никуда не падает, но есть хочется. А самое замечательное — это музыкальная школа! Там так красиво, так интересно, мы водим хороводы и поём в большой красивой комнате, где меня принимали в музыкальную школу, мне очень нравится Елена Григорьевна и ещё одна преподавательница, она — по музграмоте. Все преподаватели мне улыбаются, как будто я маленькая. Я им тоже улыбаюсь — они же не знают, что я большая. Мне очень нравится музыкальная школа, но мне совсем не понравилась скрипка! Не похожа она ни на какой прекрасный женский голос, особенно на Бабушкин. Она противная, скрипучая, и у канифоли гадкий запах. А музыкальная школа мне очень нравится!
Эллочка поступила в «общеобразовательную школу» в третий класс — сама готовилась по книжкам из библиотеки. Когда её принимали в школу, то сказали, что по знаниям её можно было бы взять в пятый класс, но там мальчишки-второгодники по четырнадцать лет «её совсем забьют, могут и искалечить», поэтому её возьмут в третий. Кроме того, ей ещё только восемь лет!
Ещё после лета, когда стало холодно, ко мне опять приходило воспаление лёгких. Мамочка и Эллочка ставили мне много банок — и оно ушло. А у Эллочки была очень большая «болячка» на голове, мне было её так жалко — она садилась на пол и грела её о батарею. Я несколько раз спрашивала: «Эллочка, тебе больно?» Она качала головой. Тогда я спросила у Бабушки: «Что у Эллочки с головой?», потому что болячка росла и росла и стала такой большой, как будто к голове сзади приставили ещё полголовы. Бабушка прижала руки к щекам, чуть не заплакала и сказала, что у Эллочки «заражение крови» и завтра или послезавтра ей будут делать операцию. Мне стало странно! Потом я постояла у окна и пошла к Бабушке. «Бабушка, — говорю, — всё будет хорошо, Эллочка поправится?» — «Да, — сказала Бабушка очень уверенно, — Эллочка поправится и всё будет хорошо!»