Мэриголд отвернулась, чтобы не видеть его искаженного болью лица.
— Когда ты поедешь в город за деталью, я поеду с тобой.
Он вскинул голову.
— Отвезешь меня на автостанцию, — без всякого выражения добавила она. — Я подожду там автобуса.
Раздосадованная, Мэриголд хлопнула по стойке.
— Почему у меня не получается? Я в точности следовала твоему рецепту, но все равно мой соус твоему и в подметки не годится! — обратилась она к хрупкой, одетой в черное женщине, стоявшей рядом.
Абуэлита долго смотрела на внучку, пока, та неловко переминалась с ноги на ногу под ее взглядом.
— Ладно, — наконец проговорила абуэлита. Крепкие пальцы ухватили девушку за локоть, и она позволила подвести себя к кухонному столу. — Сиди. Я несу кофе.
Чувствуя, что сейчас расплачется, Мэриголд села и, чтобы совладать с собой, притворилась, что разглядывает сквозь пелену слез свои ногти.
На столе появились две кружки, затем тарелка сахарного печенья. Запах кофе и печенья дразнили обоняние Мэриголд, но у нее не было сил даже поднять голову, не говоря уже о том, чтобы есть и пить. На сердце лежала тяжесть, а дух был настолько угнетен, что притворяться веселой оказалось для нее совершенно непосильной задачей.
— Скажи мне, почему ты такая? — спросила абуэлита, морщинки озабоченности глубже обозначились на ее лбу. Она плохо говорила по-английски, с сильным акцентом.
Мэриголд покачала головой. Последние две недели после возвращения в город она все время пребывала в мерзком настроении, чувствовала себя несчастной, срывалась по пустякам.
— Я говорю с Изабел, она говорит мне, что и ее внук, Джон, такой же, — сказала абуэлита, — несчастливый.
Не в силах ответить, Мэриголд уставилась в свою кружку. Обхватив шершавый керамический сосуд, она наслаждалась теплом, согревавшим ее ледяные пальцы.
— Я думаю себе, может, тут есть связь. Мэриголд несчастна, Джон несчастен. М-м? — Абуэлита умолкла, явно дожидаясь ответа.
Девушка посмотрела на нее сквозь слезы.
— Я никогда не была так несчастна.
Кивнув, бабушка накрыла ладонью ее руку.
— Поговори со мной, Мэри. Поговорить всегда хорошо.
Ласковый голос бабушки сломал какую-то преграду в душе Мэриголд, и она дала волю слезам.
— О, абуэлита! — всхлипнула она и уткнулась в ладони.
Горячие слезы текли нескончаемым потоком, а бабушка, обняв, нежно качала ее, как бывало в детстве. В конце концов поток слез иссяк.
— Не знаю, будет ли мне когда-нибудь хорошо, — проговорила Мэриголд, все еще прижимаясь щекой к фартуку бабушки, от которого пахло корицей.
— Тебе будет хорошо, — хмыкнула абуэлита.
Девушка судорожно вздохнула, оторвала голову от бабушкиной груди и благодарно сжала ее руки. Абуэлита нежно заправила ей волосы за уши.