— Ты плачешь из-за молодого Джона? — спросила она. Мэриголд увидела, что бабушка смотрит на нее с доброй, ласковой улыбкой, и неохотно кивнула.
— Ты не говоришь о том времени на его ферме. Тебе там понравилось?
— Да!
И не успела Мэриголд опомниться, как уже рассказывала о Джоне, о том, как он любит свою землю, ферму, какой он внимательный к своей бабушке, как поможет ей на следующей неделе перебраться в город, хотя уборка урожая сейчас в самом разгаре.
— Но ты… когда была там, не скучала по городу, магазинам, людям?
— Нет, нисколько. От фермы до города всего час езды. Но за то время, пока я там жила, я только однажды ездила в город. Больше мне и не надо было.
— Должно быть, все необходимое тебе было на ферме, — с пониманием ответила бабушка.
Мэриголд вскинула голову. Бабушка смотрела в окно, и она проследила за ее взглядом. Тополь, который рос под окнами бабушкиной квартиры, раскачивался под порывами осеннего ветра, сбрасывая золотые листья на землю. Мэриголд почувствовала родство с этими листьями, такими же бесприютными, не имеющими цели. Права ли бабушка? Может, она умиротворенно чувствовала себя на ферме Гудинга потому, что там было все необходимое?
- Ты его любишь, — серьезно произнесла абуэлита, поворачиваясь к внучке.
Мэриголд проглотила комок в горле и прошептала:
— Да.
— Он хороший человек?
— Очень хороший. — Мэриголд так же серьезно посмотрела на свою бабушку.
— Тогда в чем проблема?
— Он… уже был женат.
Она закрыла глаза, чувствуя, как застучало в висках, и, прежде чем утратила решимость, заставила себя рассказать бабушке о браке Джона, о его бывшей жене, о том, какие раны та оставила в его душе. Потом рассказала о последнем дне, когда Джон попросил ее остаться и что она ему ответила.
— Он боится, абуэлита. Боится довериться. Боится снова испытать боль.
— Теперь я могу понять проблему.
Мэриголд схватила ее за руки.
— Что мне делать?
Бабушка сидела тихо, глядя на их сплетенные пальцы.
— Ты все сделала правильно, Мэри. Джон теперь должен все решить сам.
Телефон зазвонил, когда он сидел за одиноким ужином, состоявшим из куриной лапши да сандвича с сыром и салатом. Джон сердито взглянул на аппарат, желая, чтобы тот умолк. Не потому, что хотел спокойно поесть, просто за последнее время он не чувствовал никакого стремления к общению. Возможно, это только бабушка, раздраженно сказал он себе.
Несколько дней назад Джон отвез ее на грузовике, набитом вещами, в Калгари, и она сказала, что сообщит по телефону, когда он сможет привезти оставшееся.
Ворча, он взял трубку и рявкнул: