— У меня там болело, когда было воспаление среднего уха, — вспомнила я.
— Помню. Не отвлекай! — недовольно отмахнулся Валера. — Только у меня в этом месте не среднее ухо, а, скорее, средний глаз. Он открывается сам, когда завершается концентрация, накопление боли, и мне достаточно посмотреть им на кого-нибудь, чтобы отдать накопленное ему. Вот так.
Я испугалась, что Валера сейчас обернется ко мне, посмотрит на меня зло прищуренным третьим глазом и все вернется опять. Но он встал с дивана и подошел к окну, где последние полчаса тщетно билась о стекло большая и злая, как всегда бывает в августе, черная муха. Под пристальным взглядом Валеры муха перестала жужжать, словно подбитый бомбардировщик, спикировала на подоконник и поползла куда-то.
— Вот и ты такая же, — обернувшись от окна, сказал Валера. — Приземленная.
— Слушай, — сказала я. — А ты никогда не пробовал делиться болью с человеком?
К моему удивлению, Валерий смутился.
— Пробовал, — признался он. — Один раз, в пятом классе. У меня тогда был чудовищный насморк, а Пашка Степанцов ходил гордый, как первый индюк в космосе, оттого, что его голос собирались записывать для радио…
— Помню!
Я рассмеялась — это действительно было смешно. То «пвеквасное далеко» мне, боюсь, не забыть никогда.
— Зато потом я провожал его к стоматологу. Ворвался в кабинет, сел в соседнее кресло и взял за руку. А потом все думал, куда бы, кому бы отдать такое счастье. Но у них там все было стерильно, никаких насекомых, поэтому теперь у меня во рту одна чужая пломба.
— И больше ты никогда не экспериментировал на людях?
— Больше никогда.
— А у того, что ты делаешь, есть какое-нибудь название.
— Наверное. Может быть, сочувствие?
— Валер… — сказала я, немного стыдясь собственных интонаций. — Мама последнее время замучила своими жалобами… Может быть, ты зайдешь к нам сегодня вечером?
— А он хороший мальчик, — заметила мама уже после Валериного ухода. — Почему ты не познакомила нас раньше?
— Не представлялось возможности, — ответила я.
На самом деле я знакомила их раз семь, просто у моей мамы удивительно избирательная память.
— Такой серьезный, — продолжила она начатую мысль. — Даже с женщинами старше себя здоровается за руку. И совсем не страшный. Я имею в виду, внешне. Только эти очки…
— У него с детства плохое зрение, мама.
— Очень жаль… — рассеянно произнесла она, думая уже о другом. — Почему-то я сегодня чувствую себя необыкновенно легко. Никакой тяжести, представляешь? — Она приблизила губы к моему уху, горячо и щекотно зашептала: — Знаешь, мне даже хочется снова немного потанцевать!