– Да я понимаю, Машенька, я все это понимаю! Но зачем так торопиться? Тебе же всего восемнадцать! Ну, погуляли бы, повлюблялись без всяких бытовых нагрузок… Зачем тебе все это нужно, дочь?
– Нужно, мама. Очень нужно. А бытовые нагрузки – это тоже любовь, между прочим. Я их не боюсь. Наоборот…
– А как же я, доченька? Ты обо мне подумала? Я же совсем одна остаюсь.
– Мам, ты не одна. Ты с папой.
Таня опустила голову, грустно покивала, рассматривая бежевый узор на ковре. Давешнее беспокойство ворохнулось под сердцем, и она чуть задержала дыхание, не давая ему проснуться окончательно. Машка подошла сзади, обняла, ткнулась носом ей в шею, засопела совсем по-детски. Близкая, родная, и запах от волос чистый, почти младенческий. И руки тонкие, нежные, ничего толком не умеющие. Куда, куда она от нее уходит? Зачем ей эта взрослая жизнь? Неужели не успеется? Да еще в такой момент, когда пришло в ее жизнь это проклятое беспокойство, от которого никуда не спрячешься, которое сидит внутри темным въедливым комочком и растет день ото дня, набирая силу.
– Маш… Я не хотела тебе говорить, конечно, но… Мне кажется, что папа меня разлюбил…
Машка замерла на секунду, задеревенела руками, и тут же ее румяное лицо плеснуло насмешливым удивлением.
– Ну, мам, ты даешь… Папа?! Чтобы папа – вдруг разлюбил? Тебя?! Нет, это ж надо такое придумать, а?
– Я не придумываю, доченька.
– Хм… Ну ладно. Давай разберемся. С чего ты это взяла вообще? Ну, какие у тебя факты есть?
– Да нет у меня никаких фактов. Просто я так… чувствую. Женщина всегда чувствует, когда… В общем…
– Ой, мам… Вот видишь, тебе даже сказать нечего! А это о чем говорит? О том, что ты все, все себе придумала…
– Нет. Я ничего не придумала, Машенька. Я же говорю – чувствую…
– А чувства без фактов – это уже клевета, между прочим! Тем более – на папу, который… Да неужели ты не видишь, как он устает на своей работе? Он же фирму на плаву держать должен! Думаешь, легко ему было весь тот кризисный год? Все нервы, все силы там оставлены! Ты его, наоборот, понимать и жалеть должна, а ты… Ну, мамочка, ну и удивила ты меня!
– Да при чем тут его усталость, Маш? Я вовсе не об усталости говорю! Вернее, не в этом смысле… То есть не это имею в виду…
– Ой-ой… А что тогда ты имеешь в виду?
Нотка явной и немного снисходительной насмешливости, прозвучавшая в голосе дочери, больно ударила в солнечное сплетение, аккурат по удобно расположившемуся там беспокойству, и оно взвилось черной плетью, ударило обидой в голову. Она еще и учить ее собралась, поганка маленькая! То есть позволила себе снисходительно рассуждать об интимной стороне их родительской жизни! Ну нет, это уже ни в какие ворота…