Революция и партия, конечно, наложили на него сильный отпечаток. Он плохо разбирался в вопросах государственной стратегии и исторической политики. История тысячелетней динамики российского народа была совершенно чужда ему, и ему, безусловно, нужно было побывать в Европе, чтобы на многое взглянуть иначе, значительно шире, глубже и с иной точки зрения.
Проще — он не знал жизни по ту сторону «чертополоха», т. е. политических, военных, социальных и исторических взаимоотношений, а также техники и метода западной демократии. В военном отношении он был превосходный тактик, но не глубокий стратег. Ему нужно было ещё поучиться, чтобы проникнуть в «тайну магии» вышеупомянутых наук и вопросов, а также русских исторических задач, геополитических законов и доктрин государственной стратегии. Зато, повторяю, во всех иных вопросах, касающихся тактики военного дела, организации, политической сноровки, понимания психологии народов России, их быта и стремлений, Власов, безусловно, стоял на высоте того исторического задания, которое ему пришлось выполнять. Психологически он «разгрызал» людей замечательно и, например, мне он указал на целый ряд моих личных недочётов, которых я сам в себе не замечал. В этом отношении я был ему очень благодарен, ибо впоследствии, когда мне пришлось формировать Первую Русскую Армию, и ко мне пришло приблизительно 20 % «старых», а 80 % «новых», критика генерала Власова моей психологии мне пригодилась.
«Вы, полковник, широко охватываете стратегические и государственные вопросы, — говорил генерал Власов, — но Вы слишком узко сидите в казарме. Я верю вам, что вы любите Россию, вернее, вы влюблены в её историю, но вам слишком импонирует германская сила и германский удар. Вы не хотите понять, что русского вопроса нельзя разрешить войной или ударом даже 50-ти прекрасных броневых дивизий. Его можно разрешить только продолжением народной революции, т. е. тем, чего вы так не любите, и мысль о чем приводит вас в содрогание. <…> Вы мечтаете о возрождении России, но, прежде всего, вы думаете о возрождении Марсового поля, красивых полков, крепкой казармы и славы старых знамён. А потом уже вы думаете о воле народа, о государственном образе правления, о парламенте и проведении всех тех хозяйственных и социальных реформ, которые так необходимы нашему измученному народу. <…> Вы — солдат не только по профессии, а и по натуре, да ещё развращённый прусским милитаризмом. Я тоже солдат, но только по профессии, а не по натуре, и не вышел, как вы, из сугубо военной касты. Я не оторвался от поля и от фабрики, и всё это — для меня живое тело, а для вас — это только изучаемая абстракция».