Юноша и в самом деле смотрел на Беатрис, но внимание его привлекла не столько девушка, сколько книга, которую она держала в руках.
— Ты что, тоже по-латыни читаешь? — удивился он. — Как забавно! Я, кажется, только вчера сдал в библиотеку именно этот экземпляр «Метаморфоз».
— Да, сеньора Фабиани мне говорила. Не думала, что в Штатах учат мертвые языки, — сказала Беатрис, мучительно желая продолжить с ним беседу, пусть даже на столь мало интересную тему.
— Ну, в Штатах разные люди живут, — усмехнулся Эжен. — Да и потом, мои родители хоть и иммигрировали, но не потеряли связи с родиной. Мы дома всегда говорим по-французски. Вот я и пытаюсь слиться со своей «бабушкой», старушкой-Европой. Начал с латыни. За греческий пока не брался — из-за работы времени не хватает.
Беатрис даже помыслить не могла, что кто-то способен совмещать интенсивную учебу, — а Эжен отнюдь не относился к отстающим, — и работу. Вероятно, ему приходится самому платить за обучение. Юноша не выглядел особенно обеспеченным: ходил в простых джинсах и клетчатых рубашках, ездил на автобусе, никогда не хвастал подарками от богатых родственников.
— Тебе, наверное, тяжело приходится, — сочувственно произнесла Беатрис, испытывая легкий стыд за свою беспечальную жизнь. — Я бы так не смогла.
— Ничего, я уже приспособился, — скромно ответил Эжен. — Ладно, не будем о грустном. Давай-ка, лучше перекусим, а то я от голода плохо соображаю. У меня припасена пара сандвичей на этот случай.
Он достал из сумки сверток и развернул его. Внутри оказались два ломтя хлеба с ветчиной, салатом и маслинами, щедро политые соусом. При виде угощения у Беатрис потекли слюнки — последний раз она ела за завтраком.
— А у меня как раз есть сок, — вовремя вспомнила она, радуясь своей предусмотрительности.
— Ну, тогда у нас получится настоящий пир! — воскликнул Эжен и широко улыбнулся.
Его явно радовала перспектива разделить трапезу с этой милой девушкой. — Выбирай, какой на тебя смотрит.
Беатрис взяла бутерброд, который показался ей меньше, перекрестилась, мысленно благодаря за хлеб насущный, и принялась за еду. Так воспитала ее мама, набожная и добросердечная женщина, желавшая вырастить из дочери хорошую христианку, и многие привычки прочно вошли в сознание девушки.
Эти же привычки нередко служили причинами многих бед Беатрис. Она порой жалела, что не может так же легко относиться к жизни, как многие ее сверстницы, не готова завязывать ни к чему не обязывающие отношения с молодыми людьми, не согласна ограничивать идеалы только материальным благополучием. Иногда она стыдилась своей несовременной морали, но одного взгляда на портрет умершей матери хватало, чтобы снова продолжать идти по выбранному пути. Если я так поступлю, мама огорчится, думала она в тяжелой ситуации и делала, как считала правильным. Пусть даже остальным этот поступок казался смешным и нелепым. Вот и теперь Беатрис невольно смутилась. Что подумает этот веселый американец? Конечно, вслух он ничего не скажет, все-таки человек воспитанный, но в душе наверняка посмеется над старомодной барышней. Однако в глазах Эжена не было ни тени насмешки. Напротив, он смотрел крайне серьезно, ей даже показалось, что с некоторым восхищением.