— В сторону дома идет охотник. Хитрый охотник слушает черного дрозда на рассвете. Трижды будет благословенен тот, кто ждет на вершине холма. — Она выдохнула и отряхнулась, как мокрый спаниель, вылезший из реки на берег.
— Ну, должен сказать, понять твою маму трудно. Подсказки довольно туманные, — сухо заметил Кермит за обедом, с удовольствием уплетая приготовленного Ишмаэлем жареного дикобраза. Мясо получилось нежное, как у молочного поросенка. — Тебе не показалось, что она посоветовала забыть про охоту и отправиться домой?
— Разве твой индейский шаман не говорил, что когда речь идет об оккультных предсказаниях, нужно принимать во внимание все возможные значения каждого слова? Ничего нельзя понимать буквально. Например, когда я попросил ее о помощи в прошлый раз, Мама Лусима сказала, что мне нужно следовать за сладкоголосым певчим. Оказалось, это птичка, которая называется медоуказчик.
— Наверно, у нее склонность к орнитологии — мне она тоже про птиц говорила, но только про черных дроздов.
— Начнем сначала. Она велела пойти домой или в сторону дома?
— В сторону дома! Мой дом в Нью-Йорке.
— Будем считать, направление задано — северо-запад с небольшим смещением в сторону севера.
— Поскольку других предложений нет, попробуем этот вариант, — согласился Кермит.
Направление определили по армейскому компасу, который Леон прихватил с собой из полка. Первую ночь провели, укрывшись под скалой. Встали на рассвете. Дожидаясь солнца, пили кофе. Внезапно Лойкот насторожился и поднял руку. Все замолчали и прислушались. Звук был такой слабый, что уловить его удалось, только когда ветер стих.
— Что это, Лойкот?
— Чунгаджи перекликаются. — Юный масаи встал и взял копье. — Мне нужно подняться на холм, чтобы услышать, что они говорят. — Он исчез в темноте.
— На человеческие голоса не похоже, — заметил, послушав странные звуки, Кермит. — Больше на чириканье воробьев.
— А может, черных дроздов? Лусима Мама говорила о черных дроздах на рассвете.
Они рассмеялись.
— Наверное, ты прав. Подождем, пока Лойкот вернется с новостями.
Голос юноши прозвучал ближе и яснее, а потом начался обмен последними слухами, продолжавшийся до тех пор, пока солнце не вышло из-за горизонта. Только тогда наконец наступила тишина — поднявшийся ветер и усиливающаяся жара сначала затруднили, а потом и свели на нет возможность общения. Вскоре вернулся Лойкот. Вернулся с важным видом, чуть не лопаясь от сознания собственной значимости. Было ясно, что если он и соизволит заговорить, то лишь после того, как его хорошо об этом попросят.