И тогда Она — поняла. Мозги у Нее правильные. Могут долго перебирать, как четки, возможные разгадки, но когда отыщут верную, сейчас же сигнализируют — оно! Она убила Ингу, а Инга убила Ее — в ответ. Вот почему Инга подарила Ей браслет — замышляла, уже тогда замышляла расправу. Так что, нет — Инга убила Ее, а Она убила ее — в ответ. Вот почему алкоголь представлялся бурой жижей, льющейся прямо в сердце, вот почему Она оказалась одна на траве, на пустой дороге… Браво, девочка, лучше поздно, чем никогда. Продавщица с Ингиным лицом, ночь, дышащая по-драконьи, два плюс два равняется браслет. У тебя был дурной парень, дурная подруга, дурная жизнь и совсем не было ребенка. Тебе дали нового, хорошего, парня, новую подругу, мудрую Эсфирь в скайпе, дали Тасю, работу и Валентина Геннадьевича. А ты всё равно купилабраслет. Почему? Этот вопрос я задавал больше себе, чем ей, больше Пантелеймону, чем себе, больше Богу, чем Пантелеймону. Я Ей не верю. Она поняла весь ужас произошедшего нетеперь, Она поняла его еще у того прилавка, но с мазохистким наслаждением затянула на руке петлю прошлого. Тебе скучно быть счастливой. Поэтому и роль тебе не удалась.
* * *
Она попрощалась с Фирой, попрощалась скомкано, оборвав разговор. Она натянула всё те же, снова выстиранные, но на этот раз не проглаженные джинсы, кеды, полинявшую майку и выбежала во двор. Посмотрела в рот первой попавшейся урне. Пустая, только один конфетный фантик да смятый бумажный носовой платок. Жри, чудовище. Смотри, не подавись. Бросила браслет, и не глядя побежала прочь. Остановилась. Что-то не так. Браслет стеклянный. Но он не звякнул о дно урны. Точно, не звякнул. Вернулась, закрыла глаза, открыла, глянула внутрь. Но уже и так знала, что увидит. Никакого браслета в помойке нету. Как и фантика. Как и смятого платка.
* * *
Васильевна бежит по коридорам театра так быстро, как только позволяют ее артритные ноги. Опаздывает на репетицию. Внезапно воздух густеет, кисельный ветер плывет, касаясь стен, голубоватый, как туман. Остановившись, Васильевна замечает под ногами чеширскую улыбку свернутого браслетика. «Леркин. Потеряла, дура бездарная. Ладно, верну». Кладет в сумку. И напрочь забывает про кисельный ветер. Про знак того, что ничего-то она не находила на полу в коридоре подмосковного театра. Браслет уже давно лежал в ее винтажной сумочке. Как и фантик. Как и смятый платок.
* * *
Медленно, с тяжестью в сердце, ковыляет Она обратно. Выбросила, называется, надо было в церковь отнести. Заходит в квартиру.
В прихожей ее поджидает взволнованная няня: