— Что?!
— Конфету.
Разговор двух идиотов. А возня с банками не прекращается, но монотонность и осторожность подсказали, что в гости к ним пришел не человек, а зверь. На запах тушенки, и шурует теперь носом в жестянках, пугая ночной громкостью жительницу большого города, с природой знакомую лишь по лыжам или дачам. Лена достала барбариску в шуршащей обертке — то, что надо.
— Слушай, — важно шепнул Алексей и, не таясь, демонстративно громко развернул фантик. Эффект зрительного зала — шуршание целлулоида разразилось и отразилось многократным эхом грома в ночной тишине. Так показалось, а ей, наверное, захотелось заткнуть уши.
— Что ты делаешь?! — стараясь не повышать голоса, ужаснулась она.
— Говорят, что у страха глаза велики. Жаль, что сейчас так темно.
Похоже, он полностью проснулся, а зверь, или, скорее всего, зверек затих, звяканье прекратилось. Наверное, он не велик — иначе было бы слышно дыхание, или хотя бы фырканье, и тогда Алексей не был бы таким смелым. Но он и не мал — уж очень по-хозяйски ковыряется в костре.
— Лена, скажи, а зачем ты меня разбудила?
Тихо и темно. Она распознала в словах Алексея интонацию усмешки — продолжение невидимого взгляда, но ничего не ответила, а подумала, что хорошо еще, что не разбудила Степаныча. Все то он знает, этот парень, и это начинает раздражать. Или злить? Но она разбудила его — и что же происходит там, в темноте? Смешно, но она испугалась и почти прижалась к нему — слава богу, не позволил спальный мешок, смешно вдвойне — когда он взял ее за руку, она почувствовала себя школьницей на первом свидании — хотя на первом свидании себя она так не чувствовала. Всему виной его непробиваемое спокойствие, но она-то знает, что он не спокоен, и знает, что не может ошибаться. Снова звякнуло.
— Мамочка! — тихо вспомнила она запрещенное в походе слово, выдавая себя и на секунду позабыв о своей спортивности и самоуверенности. — Он вернулся.
— Какой настырный, — усмехнулся Алексей, — так просто не отвяжется.
— А кто это?
— Не знаю. Пойдем, посмотрим, если хочешь. Вдруг там носастый вампир в бурке?
Она промолчала, а она умеет молчать. Испуг почти прошел, но неизвестность все-таки пугает и, конечно же, она злится на спокойствие Алексея. Смешно втройне — хоть это и не связано с ситуацией напрямую, но к ней давно не относятся как к школьнице, как к той же Людмиле. Ее воспринимают как красивую женщину, уверенную в себе и своем прекрасно проработанном теле, и возраст ей скорее прибавляют, а не отнимают. Она не обижается, потому что молода и красива, но сейчас немного злится, чувствуя несерьезность ее восприятия, не соглашается с этим, зная, какое действие она оказывает на мужчин.