– Ну и как вам, доктор, моя любимая стерва?
Он вздыхает, плюхается на стул и тоже лезет в карман за сигаретами.
– Да уж получше, чем моя будет. С твоей хоть поговорить о чем-нибудь можно, кроме харь в телевизоре. А это уже счастье, которого ты, похоже, не понимаешь.
Я смеюсь.
– Да все я понимаю. Только я на такой, с которой поговорить не о чем, наверное, бы и не женился. Даже под угрозой расстрела…
– Под угрозой, – выдыхает гигантский клуб дыма Викентий, – и я б не женился. А вот любовь, знаешь, иногда и не такие кренделя вычерчивает…
Я теряюсь.
Сам в таких ситуациях бывал, когда – уже вроде и невозможно дальше вместе жить.
А по-другому – еще хуже получается.
Точнее, вообще не получается.
И тогда нужно просто это понять. Что тот человек, которого ты любишь, – для тебя данность, вот это понять.
Такая же, скажем, как дождь на улице.
Или снег.
Или ветер.
– Слышь, Викентий, – говорю я наконец, – а ты ведь не только от нефиг делать, да от общей любви к героизму медицинской профессии в этом балахоне тут щеголяешь, ты ведь иногда и людей режешь, так получается?
– Ну, – удивляется, – режу, конечно. А что бы мне их не резать, если у меня, пардон, работа такая?
Я хмыкаю.
– Да я понимаю, у меня просто в связи со всем с этим вопросик один вспух. Можно сказать, почти что профессиональный. Как, можно задать?
Он снова задумчиво жует нижнюю губу, смешно выставив вперед редкую всклокоченную бороденку.
– Ну задавай, чего уж там. Если что-то вспухло, то это надо немедленно вскрывать, хуже уж точно не будет. На том, считай, хирургия и стоит, что-то типа профессионального инстинкта. Если не по делу вскрыл, то потом можно и зашить. А вот если не вскрыл – возможны варианты. Это как у драматургов: если, говорят, в самом начале пьесы ружье на стену повесил, то в конце из него по любому кто-то пальнуть должен. Иначе на хер ему там висеть-то без дела? Только не надейся, что точно отвечу. Некоторых ответов я и сам, поверь, не знаю. А некоторых – не даю. Потому как люблю свою работу и намерен ею заниматься и дальше. Столько, сколько проживу, ну ты меня понимаешь. А так – задавай, конечно. За спрос денег не берут…
Я аккуратно трогаю перетянутый повязкой затылок.
Чешется, сука.
Значит, наверное, заживает…
– Слушай, – вздыхаю, – мы там, внутри, точно все одинаковые, а? Совсем никаких различий не существует? А то мне иногда кажется, что такие, как ты, я, Аська, другие «из нашего круга», как ты говоришь, – просто уроды какие-то по сравнению со всем остальным прогрессивным и целеустремленным в будущее человечеством…