Потому что, судя по густому запаху перегара, самого Художника здесь тоже не было.
И нескоро появится.
Впрочем, это как будить.
Глеб брезгливо потянул ноздрями и полез на подоконник – включать кондиционер. А то запах такой, что хоть святых выноси.
Впрочем, святость и телевидение – две штуки несовместные.
Специфика профессии…
После этого он взял Сашку за шиворот и крепко дернул. Тот застонал и открыл мутны очи. В них читалось только одно желание.
Помереть.
Немедленно.
Все правильно: надо знать, как будить. Глеб жестом показал в сторону стола Шацких и демонстративно закурил.
Художник застонал еще громче.
– Глеб… братушка… опохмелиться надо… помру ведь…
Но братушка продолжал хранить гордое молчание. Курил, манерно выпуская сигаретный дым: то колечками, то разбивающей их к чертовой матери тоненькой фиолетовой струйкой.
– Глеб… Ну не издевайся, гад… Знаю ведь, что есть… дай… помру, на одних венках разоришься…
Молчание.
– Глеб… ну, пожалуйста…
Опять молчание, только на этот раз сопровождаемое выразительным жестом: мол, ну-ка, проваливай из-за стола, ирод. Мне работать надо.
– Глеб…
Чего человек напрягался, было совершенно непонятно.
Ведь даже ребенку ясно: пока хозяйский стол не освободит, – и слова не дождется.
Сашка с трудом отлепил задницу от начальственного кожаного кресла, после чего, скрипя всеми суставами и стеная, кое-как добрался до стола Шацких.
– Глеб… Глебушка… ну теперь-то – дашь?
Но Глеб сначала спокойно и деловито уселся на свое рабочее место.
Сдул со стола и компьютера пыль и пепел.
Остался не удовлетворен результатом и, достав из кармана пиджака белоснежный носовой платок, начал заботливо протирать поверхности: сам стол, монитор компа, клаву…
– Глеб… ну… Уйду на хрен я от тебя, сволочь… в «Утреннюю почту» уйду… У Юрки всегда есть… и девки у него красивые… а у тебя одни, блин, спецназовцы да моджахеды… выпить нечего, поиметь некого…
Глеб задумчиво пожал плечами.
– Да уходи на здоровье. Куда угодно. На хрен ты кому нужен, такой красивый. А «Утреннюю почту» – это тебе, алкашу, для справки – года три как прикрыли…
Художник уже даже не стонал.
Скулил.
– Блин… Глеб… Ну, хорош издеваться… Дай…
– Да где ж я тебе ее возьму, чудак ты человек. Знаешь ведь, я не опохмеляюсь. Никогда.
Сашка тихо завыл.
– А времени сколько?
– Пол-одиннадцатого. Буфет открывается в двенадцать. Терпи.
Художник молча обхватил голову руками.
Глеб понял, что переборщил.
И правда ведь, помереть может.
Сдуру-то.
– Погоди. Сейчас у Шацких посмотрим. Может, у него что есть.
В Сашкиных глазах мелькнула безумная надежда.
– Где?