– То есть?
– То есть сменился вектор. Леонардо, Чайковский, кто угодно – работали на вечность. Бартенев и ему подобные – на миг, на единичный интервал времени. А художник – он всегда художник, Глеб. И тогда, и сейчас. Они ничего не придумывают. Они просто опережают других: если просто талантливые – то надолго, если гениальные – навсегда. Вот и все. Понимаешь, о чем я говорю?
Глеб медленно вытащил из стремительно пустеющей пачки очередную сигарету.
– Кажется, да… Коллапс?
– Он, родимый… Я бы тут долго мог рассуждать, когда эта херня началась, цитировать бердяевский «Кризис искусства», экстраполировать его на современную молодежную культуру… На хер это не надо, и так все понятно. Такое уже было. Перед падением Римской империи. Тогда расу спасли варвары. Сейчас, при современном развитии информационных технологий, никакое новое варварство, к сожалению, невозможно…
Ларин аккуратно прикурил, помахал рукой, разгоняя ленивый сиреневый дымок.
– А те же талибы? Чем тебе не новые варвары?
Корн брезгливо поморщился:
– Талибы, Гитлер… Одна хрень. Белая раса может развиваться только в агрессии и только впитывая в себя как губка новые, завоеванные культуры. Это же дерьмо завоеванные культуры не впитывает, а уничтожает. Это тупик, Глеб, и ты это прекрасно понимаешь…
– Понимаю…
Корн вздохнул и поднял на свет свеженаполненную Художником рюмку с водкой. Ласковый и вполне равнодушный белый солнечный свет услужливо преломлялся сквозь нее лучистой праздничной радугой.
Корн еще раз вздохнул.
– Вот-вот. Давай, выпьем что ли…
И они выпили.
Так выпили, что Глеб очень скоро перестал вообще что-либо понимать в становящихся все путанее и путанее речах Корна. Потому что потом была еще одна бутылка.
А потом еще одна.
Потом потерялся Корн.
Потом появились какие-то бабы.
Последний раз он пришел в себя, когда, распаренный, в одной не до конца запахнутой простыне, выскочил во двор сауны хлебнуть свежего, уже вечернего воздуха.
Хлебнул.
Помотал головой.
Успел заметить в фиолетовом свете фонаря удивленные мертвые глаза охранника Сергея и аккуратную красную дырочку между ними, из которой ленивыми каплями сочилась густая жирная кровь, и потерял сознание, после того как его аккуратно и жестко ударили в затылочную область чем-то тупым и тяжелым.
Когда он очнулся, где-то неподалеку лениво капала вода, а у него жутко болела голова и страшно ныли затекшие мышцы рук и ног.
Глеб попробовал дернуться и понял, что его запястья пристегнуты плотными браслетами наручников к какой-то ржавой шершавой трубе, а сам он сидит на холодном бетонном полу, и ему жутко хочется пить.