— Похоже, мы оба спятили!
За толстенным и совершенно прозрачным металлостеклом, в каких-нибудь тридцати-сорока метрах от них висела прямо посреди мрака человеческая фигурка — скрюченная, с неестественно вывернутой рукой, в которой был зажат длинный поблескивающий предмет.
— Я не знаю, на хрена нас тут держат! — сорвался Второй.
— Ну ладно, мы могли прошляпить, но локаторы?! — отозвался Первый. — Ты же спец, тебе незачем объяснять — они прощупывают Пространство чуть не парсек во все стороны. Нет, это бред!
И он потер экран рукавом, так, словно пытался стереть нарисованную на металлостекле каким-то шалуном скрюченную фигурку.
— Оставь! Это правда!
Человек по ту сторону «борта» был в скафандре одной из последних моделей. Но скафандр этот был изрядно ободрал, исцарапан, вытерт. Создавалось впечатление, что его вместе с самим человеком кто-то основательно потрепал, потаскал, попинал, а потом и изжевал.
Рука-манипулятор тянулась к человеку. Тянулась медленно, расчетливо, управляемая электронным мозгом станции. Хоть и мала была надежда, а все-таки — вдруг человек еще жив?!
— Пора нас списывать! — сказал Первый.
Второй ему не ответил. Он смотрел, как рука пластиконовой захваткой нежно и осмотрительно обворачивает человека, как она сжимается, как втягивается в приемный отсек станции.
— Если он жив, с него причитается! — сказал вдруг ни с того, ни с сего Второй.
А Первый уже облачался в непроницаемый комбинезон внутреннего использования. Он понял, это то самое происшествие, о котором можно будет рассказывать всю жизнь, всю оставшуюся жизнь, и слушатели будут сидеть с разинутыми ртами, будут ловить каждое слово. Второй это тоже понял. Через несколько минут они были готовы.
— Карантин не требуется, — доложил мозг, — объект септичен в установленных пределах, внеземной инфекции не обнаружено. Внутренний доступ открыт.
Это вовсе не означало, что к объекту могли подпустить прямо сейчас кого угодно или же выпустить его, если он жив, выбросить, опустить, передать, если мертв, соответственно, на Землю или в землю, вовсе нет. Доступ был открыт только для этих двоих.
— Береженого Бог бережет, — проговорил Первый и поверх маски-респиратора натянул прозрачный шлемофильтр.
Второй последовал его примеру.
Одна за другой, поднимаясь и тут же опускаясь за спинами, открылись три двери, пропустили смотрителей в приемник. В шлюзовой камере пришлось постоять подольше. Да и люк здесь был поуже, в такой не пройдешь, только пролезешь!
— Этого парня надо было сразу на кладбище или в крематорий! — не выдержал Второй. У него были не слишком крепкие нервы. Его и влекло туда, и отпугивало что-то. Вот он и пытался скрыть волнение за словами.