В блиндаже комбата было тесновато, но обжито и уютно. Молоденькая белобрысая телефонистка сидела у раскаленной докрасна печки-«буржуйки». При появлении незнакомых людей она вскочила, стрельнула глазами на Лелюшенко и без особого интереса взглянула на Миклашевского, который был в поношенной форме рядового бойца. Однако уважительное отношение к рядовому со стороны комбата и незнакомого капитана не прошло незамеченным, и телефонистка пожала плечами.
— Рокотова вызвали? — спросил комбат, снимая шинель.
— Он уже здесь, товарищ старший лейтенант, — ответил пожилой мужчина с двумя лейтенантскими кубиками на петлицах, представляясь Лелюшенко: — Комиссар батальона Хромов.
— Как у него там? — допытывался комбат.
— Спокойно. Сам расскажет, — голос у комиссара был мягкий, окающий, густой. — Немцы вот опять листовок набросали.
— Это хорошо!
— Вчера вы ругались на такую пропаганду, а сегодня радуетесь. Чего же тут хорошего?
— Высший смысл имеется, — многозначительно ответил комбат и круто переменил тему: — Пожевать гостям что-нибудь найдется?
Последние слова комбат адресовал не комиссару, а усатому низкорослому старшине, который стоял по другую сторону стола. Старшина, видимо, не так давно пропустил свои фронтовые сто граммов, и глаза его лихо поблескивали.
— Сей момент, товарищ комбат!
Старшина, двигаясь боком, направился к выходу.
— Разрешите войти! — раздался твердый голос, и в дверях вырос крупного сложения младший лейтенант.
— Проходи, Рокотов, — сказал комбат и представил его Миклашевскому и Лелюшенко: — Вот это и есть Костя Рокотов, командир третьей роты.
Миклашевскому сразу понравился младший лейтенант, напоминающий чем-то Григория Кульгу, хотя лицом на него и не был похож. У Рокотова было загорелое, продубелое на ветру и холоде смуглое лицо. Оно не отличалось особой красотой, но было открытым, уверенно-спокойным своей внутренней силой и невольно располагало к себе. Может быть, тому способствовала мягкая, как бы застенчивая улыбка полных, четко очерченных губ да темные живые умные глаза.
Пока Рокотов докладывал обстановку на переднем крае, на столе появился ужин. Повар в белом колпаке расставил тарелки, наполненные солеными огурцами, квашеной капустой, душистой вареной картошкой, нарезанной толстыми ломтями колбасой, вареным мясом, хлебом. Потом водрузил небольшую кастрюлю, от которой шел теплый ароматный дух наваристых щей. Миклашевский с нескрываемым удовольствием смотрел на обильный стол и думал о том, что на передовой живут не так уж плохо, что впереди ждут его много дней и ночей, когда он будет вспоминать вот этот простой обильный стол.