Ветер у самого дома налетел сбоку, хлестнул пригоршней колючего снега Лизе в лицо, заставляя зажмурить глаза, задержать дыхание, и снежной тучей помчался дальше по улице. Миклашевская открыла калитку и сразу увидела, как необычно ярко светят окна и оттуда, из дома, идут шум и веселье, словно там праздник справляют. «Померещилось», — подумала Лиза, закрывая глаза, однако веселый шум голосов летел навстречу. С чего бы это? И тут вдруг как будто кто-то ее толкнул в спину. Лиза сорвалась и бегом взбежала на крыльцо, распахнула двери. Ей почему-то показалось, что там Игорь, что он прибыл на побывку и устроил пир. Он же писал, что если встретятся, то закатит пир на весь мир!.. Почему такая ей пришла в голову мысль, она не могла ответить. Как была в пальто и валенках — шагнула в горницу.
За широким столом сидели женщины. Одни женщины. Из бригады Марфы Харитоновны. И пили самогон.
— Лизавета пришла! — Марфа Харитоновна поднялась навстречу. — Раздевайсь и садись за стол! Сегодня гуляем на радости! Федька, мой старшенький, жи-во-ой!..
Лизу раздели, усадили за стол, сунули в руки рюмку с самогоном, а она все оглядывала сидящих, все искала того, которого тут не было, виновато улыбалась чужой радости.
— Пей штрафной!
— Пей, родимая ты наша москвичка!
— До донышка, милая, до донышка!..
Горечь опалила рот, побежала огненной струей по горлу, обжигая внутренности. Лиза поперхнулась, но ей сунули в рот очищенную картофелину.
— Закусывай, милая! Мы на радостях литру выдули!
На столе стояла узкогорлая четверть с голубоватой жидкостью, в глубоких тарелках лежала крупная душистая вареная картошка, горкой в зеленой чашке громоздилась квашеная капуста, поверх посыпанная мелко резанным луком, и на блюдечках с розовой каемкой разложено тонко порезанное сало, вареная конская колбаса, пяток яичек. Такого обильного стола Лиза давно не видела.
— Мама! — Андрюшка сидел на коленях у розовощекой Варвары, уплетая хлеб с салом. — Мама!
Тепло комнаты, жар изнутри как-то сразу сняли с Лизы усталость, и она почувствовала себя легко. Она с аппетитом ела картошку, квашеную капусту, конскую колбасу и слушала грудастую Антонину, которая считалась невестой Федора, сына Марфы Харитоновны. Антонина — в который раз! — читала письмо Федора, присланное из госпиталя на имя матери.
Федор сообщал, что он жив и здоров, имеет ранение левой ноги, на которой у него перебита кость пониже коленки, однако операция уже сделана, ногу загипсовали, и доктор говорит, что кость непременно срастется.
И еще сын писал матери, как его полк пробивался к своим, выходил из окружения, что по ошибке их посчитали погибшими, а они вот целые и вышли с одним исправным орудием и пулеметами, которые отбили у фрицев. И еще сообщал, что сосед по койке у него — героический танкист Григорий Кульга, которому но указу орден Ленина вышел, и все его поздравляли. Танкист под Ленинградом храбрость проявил, а сейчас лежит израненный в госпитале, но уже его дела идут на поправку. А вот дружки его экипажа погибли в неравном бою.