Игорь поймал себя на мысли, что в эти минуты в нем живут два совершенно разных Миклашевских. Один из них живет настоящим, участвует в беседе, а другой — уже там, уже на той стороне…
— Да ты ешь, друг, ешь! Хошь, я тебе вот еще огурчиков накладу да капустки. Такой там тебе не дадут, — Рокотов заботливо ухаживал за Миклашевским, наполняя его тарелку.
От «согревающего» Игорь отказался. Лелюшенко одобрительно кивнул. Трезвая голова всегда работает лучше.
— Выйти бы подышать, — предложил Миклашевский.
— Не мешает, — согласился Лелюшенко.
Они вышли из тесного блиндажа.
— Волнуешься? — тихо спросил Лелюшенко.
Игорь вздохнул.
— Что молчишь?
— Думаю.
— О семье?
— Да.
— Не беспокойся.
— Верю. В беде их не оставите…
— Письма давно получал?
— Последнее неделю назад. Лиза писала, что все в порядке. Она такая… Никогда не пожалуется.
— Моя тоже такая, — сказал Лелюшенко. — После войны им памятники надо ставить.
Со стороны передовой доносились одиночные выстрелы, высоко в небе пролетали самолеты.
— Наши, — по гулу определил Миклашевский. — Бомбардировщики.
— Фрицам гостинцы повезли, — подтвердил Лелюшенко повернул к блиндажу. — Ты, Игорь, отдохни лучше, немного поспи.
3
Домой Лиза Миклашевская возвращалась поздно. Взяла по карточкам за два дня, чтобы завтра вечером после работы не толпиться в магазине. Ей очень хотелось есть, и она тут же, в магазине, не вытерпев, сунула в рот довесок. «Дома отварю картошку и открою банку консервов, — размышляла Лиза. — Вареная картошка и горох с мясом… Что может быть вкуснее! Андрюшка всегда только и просит такое, а у меня остались лишь три банки. Где взять еще, когда денег нет и продавать больше нечего?.. Ладно, живы будем — не помрем».
Лиза так и подумала: «Живы будем — не помрем!» — повторяя любимую поговорку хозяйки квартиры Марфы Харитоновны. Неделю назад, когда Лиза получила письмо от Игоря, в котором тот сообщал, что учеба его окончилась и он едет бить врага на фронт, мягко предупреждая, что командировка сложная и, возможно, долго от него не будет вестей, Лиза ахнула и залилась слезами. Но тут ее в оборот взяла Марфа Харитоновна, отчитала за «соленую воду», которую нечего «разливать по всяким пустякам», и сурово сказала:
— Поди умойся и приведи себя в порядок. И чтобы мои глаза не видели тебя такой расклеенной! Они там, на фронте, каждую слезу нашу бабью сердцем чуют и через то душевное расстройство получают… А с душевным расстройством какой из мужика вояка? Одна сплошная видимость!
Когда Лиза успокоилась, Марфа Харитоновна обняла ее за плечи.
— Эх, Лизавета! Живы будут, придут мужики наши! У меня вона три похоронки прибыло, а я не верю, что всех моих троих душегубы немецкие смерти предали. Не верю — и все!..