Он поставил на стол чашку с фигами, виноградом и сливами, такими гнилыми, что их трудно было отличить друг от дружки. А потом, взяв какую-то помятую гадость в форме яблока, добавил:
— Пойдем, я отведу тебя к ней.
Он пошел пружинящей самоуверенной походкой по лабиринту коридоров и лестниц, вгрызаясь в яблоко и плюясь семечками в других мальчишек. Наконец мы оказались в маленькой комнатушке напротив конюшни, где на соломенных тюфяках спали трое парней. Миранда, кутаясь в ветхое одеяло, свернулась калачиком на таком же тюфяке. Я схватил своего поводыря за руку.
— Спасибо тебе за доброту!
Томмазо смотрел на лицо Миранды, которое даже в зеленоватом свете факелов было нежным и прекрасным.
— Buona notte! [22] — отозвался он и, склонив голову набок, ушел, насвистывая себе под нос.
Я лег рядом с Мирандой и обнял ее. Меня окутал запах свежести и чистоты. Я прижался лицом к ее щечке и возблагодарил Господа за то, что он уберег мою дочурку от напастей. И все же, несмотря на крайнюю усталость, уснуть я не мог.
Oi me! Мне доводилось спать с овцами, козами и свиньями, но даже вместе взятые они не воняли так мерзко, как мальчишки в этой каморке! Мало того; они то и дело вскрикивали во сне, что-то бормотали, всхлипывали и лягались, точно пытаясь отогнать ночные кошмары.
Впрочем, если бы все было тихо и эта выгребная яма пахла, как турецкий гарем, мне все равно не дали бы заснуть мысли, теснившиеся в голове. Я хотел знать, как Лукка пытался отравить Федерико. Я хотел знать, почему, раз уж я должен пробовать еду, Господь не позволяет мне наслаждаться ею. И если кто-нибудь спрыснет ядом мясо или пудинг — как я об этом догадаюсь? Potta! Как мне помешать отравителям?
Несмотря на голод, в деревне я был свободен. А теперь я чувствовал себя птицей, попавшей в силки и ожидающей, когда вечный охотник по имени Смерть придет за мной. И этот день мог настать завтра! Или послезавтра. Или еще через день. Боже! Каждая трапеза могла стать для меня последней. Сердце у меня билось так громко, что его удары отдавались в ушах. Я встал в двери, ведущей во двор, чтобы в голове немного прояснилось. Во дворце было тихо. Лик луны тускло мерцал сквозь облака. Вдруг ее лик сменился лицом моего отца, а потом — проклятого братца Витторе. Он засмеялся: «Вокруг Уго столько жратвы — а он ни фига не чувствует!» Все, что я съел, подступило к горлу.
После того как меня вырвало, я взял Миранду на руки и унес из каморки. Люди спали везде, свернувшись рядышком в коридорах, нишах, под скамейками. В каждом помещении виднелись спящие, кто под одеялом, а кто и без. Миранда открыла глаза и, когда я сказал ей, что мы возвращаемся домой, дернула меня за руку и заявила: