Часовые, покинутые начальниками на произвол судьбы, растерявшись, не могли устоять перед натиском. Годами накоплявшаяся злоба заключенных таила в себе силу взрыва. Заклиненные между фронтом, теперь уже зримым, и тысячами разъяренных узников лагеря, чья боевая мощь возрастала с каждым захваченным карабином, с каждым выведенным из строя пулеметом, часовые уже не обладали решимостью, чтобы сопротивляться налетевшему на них вихрю.
Кто не успел убежать, тех брали в плен, кто не желал сдаваться, тех приканчивали. Боевые группы захватывали одну вышку за другой и тотчас ставили на них свои посты.
Внезапно исчез Кремер. Кён, занятый ранеными, закричал на сбежавшихся санитаров:
— Куда вы, идиоты, смотрели? Два огнестрельных ранения легкого. Хотите, чтобы он истек кровью? Бегом! Разыщите его! Притащите сюда!
Как умудрился Кремер уйти без чьей-либо помощи?
В одних штанах и рубашке, накинув на плечи шинель, он выждал минуту, когда никого рядом не было, и навострил лыжи. Далеко он не ушел. Кряхтя и спотыкаясь, ввалился он в тридцать восьмой барак и, с трудом переводя дух, опустился на скамью. Заключенные, не принадлежавшие к боевым группам, обступили его.
— Откуда ты взялся?
Кремер тяжело дышал, глаза его лихорадочно блестели.
— Дружище, Вальтер, тебе надо немедленно назад в лазарет!
Кремер сердито отстранил Рунки, который пытался его поддержать.
— Лапы прочь!
Но Рунки не отставал.
— Ты опасно ранен.
Подошли другие, все хотели помочь раненому.
— Убирайтесь! — зарычал на них Кремер. — Я останусь здесь!
Он поглядел на заключенных, но понял, что они боятся за него, и стал внимательно прислушиваться к треску и грохоту, доносившемуся извне.
— Проклятие! Должен же я был попасться под самый конец…
— Вальтер, ты поправишься, если будешь хоть немного щадить себя.
Рунки осторожно положил руку ему на плечо.
— Где маленький? — спросил Кремер. — Ребенок где? Ведь я принес его к вам. Где же он?
— Да здесь, Вальтер, здесь!
Несколько человек побежали в спальное помещение. Они принесли мальчика, поставили его между колен Кремера.
Черты Кремера смягчились. Он рассмеялся теплым грудным смехом и провел рукой по детской головке.
— Маленький майский жучок!..
И вдруг Кремер заговорил мягко и просительно:
— Оставьте меня здесь, товарищи! Оставьте меня у себя. Мне уже гораздо лучше.
Заключенные принесли сенник и устроили из него подушку под спину Кремеру. Он с благодарной улыбкой откинулся назад и, смеясь, окликнул Рунки, хлопотавшего около него.
— Ну, Отто, старый дружище…
Рунки, улыбнувшись, похлопал его по плечу.
Как всегда, когда людям хочется многое друг другу сказать, не хватало слов. Но и в грубоватом оклике Кремера и в неуклюжей нежности Рунки отражались те великие события, что свершались в эти минуты вблизи лагеря.