И так как председатель безмолвствовал, Фредерик Ларсан продолжал:
— Итак, насколько я понимаю, мы согласны относительно удара ножом в сердце, который был нанесен леснику человеком, покушавшимся на жизнь мадемуазель Станжерсон; но раз уж мы расходимся во мнениях по вопросу об исчезновении убийцы в этот момент, любопытно было бы послушать, как Рультабий объясняет это бегство.
— Конечно, это было бы крайне любопытно, — заметил мой друг.
Весь зал снова разразился хохотом. Председательствующий тотчас же объявил, что, если подобный факт повторится еще раз, он незамедлительно приведет в исполнение свою угрозу и прикажет очистить зал.
— В самом деле, — сказал в заключение председательствующий, — понять не могу, что в таком деле, как это, может располагать к веселью.
— Я тоже! — вторил ему Рультабий.
Сидевшие передо мною люди стали запихивать себе в рот платки, чтобы не расхохотаться…
— Итак, — продолжал председательствующий, — вы слышали, молодой человек, что сказал господин Фредерик Ларсан. Как, по-вашему, удалось убийце бежать из этого злополучного угла?
…Рультабий метнул взгляд в сторону госпожи Матье, которая печально улыбнулась ему в ответ.
— Раз госпожа Матье согласилась признать, что питала определенный интерес к леснику…
— Обманщица! — воскликнул папаша Матье.
— Уведите папашу Матье! — приказал председательствующий.
Папашу Матье увели.
— Раз она сделала такое признание, — продолжал Рультабий, — я могу сказать вам, что по ночам она имела довольно частые беседы с лесником на втором этаже донжона, в комнате, некогда служившей молельней. Беседы эти стали особенно частыми в последнее время, а именно с тех пор, как папашу Матье приковал к постели ревматизм.
Укол морфия, предписанный по этому случаю, усмирял боль папаши Матье, давая ему возможность отдохнуть, а его супруге обеспечивал спокойствие на те несколько часов, когда она отсутствовала. Ночью госпожа Матье приходила в замок, закутанная в большую темную шаль, позволявшую ей скрывать свою личность и делавшую ее похожей на черный призрак, который тревожил временами ночной покой папаши Жака. А чтобы подавать знак своему другу, госпожа Матье позаимствовала у кота матушки Молитвы, старой колдуньи, обитавшей в лесу святой Женевьевы, его зловещее мяуканье; лесник тотчас же спускался вниз и открывал своей возлюбленной калитку. Когда же начались работы по ремонту донжона, свидания все-таки продолжались в бывшей комнате лесника, расположенной в том же донжоне, так как новая комната, которую на время предоставили этому незадачливому сердцееду в самом конце правого крыла замка, была отделена от жилища метрдотеля и кухни совсем тонкой перегородкой.