Поезд заехал в туннель и стало темно.
– Мамочка, мне страшно, я боюсь темноты! – захныкала девочка лет четырех, соседка писателя по купе.
– Не бойся, – сказал он. – Темноты не бывает. Просто не стало света. Но это недолго, ведь его не может не стать навсегда.
Словно в подтверждении его слов, в вагоне зажглось освещение.
– Мамочка, дядя волшебник? – зашептала кроха, прижавшись к матери. А затем потянулась и чмокнула ее в щеку. – Мамочка, я тебя люблю. Очень-очень! Правда.
– Я тоже тебя люблю, – шепнула мать дочери и поцеловала беленькую макушку.
Поезд вынырнул из тоннеля, и в окно запрыгнуло солнце. Лампы под потолком погасли.
– Теперь совсем светло! – улыбнулась девочка, кося на писателя большими серыми глазками. – Сначала света не было, потом он был вот такой, – приблизила она друг к другу маленькие пальчики, – а сейчас его вот столько! – Девочка раскинула в стороны руки и засмеялась.
Он улыбнулся в ответ и подумал: свет, тепло и любовь – вот они, те самые три кита, на которых держится мир. Предки вовсе не были ограниченными и глупыми.
Писатель ступил на перрон и сразу увидел ее, выходящую из соседнего вагона. На ней был тот же серый плащ, а длинные русые волосы развевались на легком ветру, наполненном соленой морской пылью.
Она подошла к нему и сказала:
– Меня зовут Ира.[1]
– А меня… – начал он, но она быстро зажала ему рот ладошкой и улыбнулась:
– Я знаю. Ты же сказал… тогда.
Она взяла его под руку, словно делала это тысячи раз, и они зашагали к аллее, выложенной розово-серыми бетонными плитками, а затем по ней – к морю, над которым на сей раз сияло сквозь разрывы в облаках солнце, дарящее миру свет, тепло и любовь.