— Лалус не откровенничал со мной, — отвечал я взволнованно. — И я действительно не знаю и даже не предполагаю, где он может быть.
Осторожно, но вместе с тем решительно я освободил свою руку и направился в собор. Стал на колени рядом со своей скамьей. Тревога сжимала сердце.
Готовившиеся вместе со мной к посвящению дьяконы поднялись со своих скамей и пошли в ризницу. Я же все еще стоял на коленях, не в силах сдвинуться с места. Чувствовал себя униженным, подавленным, никому не нужным.
Заиграл орган, и храм наполнился величественными звуками. Хор клириков запел гимн во славу архиепископа. Посередине собора, горделиво оглядываясь по сторонам, медленно шествовал архиепископ Матхи. Когда он приблизился к алтарю и стал перед ним на колени, ко мне торопливо подошел профессор Густас и сказал:
— Ты почему не идешь переодеваться?.. Не время сейчас демонстрировать свои амбиции!
Я вздрогнул. «Значит, посвящение не отложили», — мелькнула мысль, и, поднявшись, я тут же направился в ризницу. Все дьяконы уже были облачены в длинные белые альбы, выделяясь среди одетых в черное миссионеров.
Архиепископ, сияя золотом орната, с высокой митрой на голове, опираясь на посох, вышел служить обедню. Ему ассистировали ректор и другие миссионеры, занимавшие важные должности. Первокурсники-клирики несли чашу, покрытую вышитым платком, и подушечку под колени.
Вслед за архиепископом следовали и мы, дьяконы, чтобы затем построиться у алтаря. Началась торжественная месса.
Архиепископ вместе с ректором поднялись по ступеням к алтарю и повернулись к рядам дьяконов. Ректор обратился к нам:
— Accedant, qui ordinandi sunt sacirdos[42]. Потом стал вызывать по фамилиям. Дьяконы отвечали кратко и четко:
— Есть!
Наконец я услышал и свою фамилию:
— Викторио Заука!
Что-то сжало сердце, и я не своим голосом произнес:
— Есть!
Как и другие дьяконы, я распростерся на полу храма. Дрожь пробежала по телу, а глаза наполнились слезами. Архиепископ обратился к нам:
— Дорогие сыновья святой церкви, еще раз подумайте о той большой ответственности, которую вы берете на себя, давая обет священника. Если вы до сих пор еще твердо не решились на это, можете смело встать, остаться рядовыми миссионерами либо вернуться к мирской жизни, преисполненной соблазнов и наслаждений. Приняв посвящение, вы уже не сможете отказаться от данного обета, а должны будете преданно служить богу и церкви, святым миссиям и верующим. Вы будете sacerdos in aeternum[43].
Ни один дьякон не шелохнулся, все лежали словно мертвые.
В наступившей тишине архиепископ сделал несколько шагов в нашу сторону и, перекрестив нас дрожащей от волнения рукой, трижды повторил: