(«Если бы у меня был фотоаппарат, — сказал я, — я бы фотографировал тебя каждый день. Так я бы помнил, как ты выглядела в любой день твоей жизни». — «Я выгляжу всегда одинаково». — «Нет, не одинаково. Ты постоянно меняешься. Каждый день чуть-чуть меняешься. Если бы я мог, я бы запечатлел это». — «Если ты такой умный, скажи, как я изменилась сегодня?» — «Во-первых, ты стала на долю миллиметра выше. И твои волосы стали на долю миллиметра длиннее. И твоя грудь выросла на…» — «Нет, не выросла!» — «Нет, выросла». — «Не выросла». — «Нет, выросла». — «Ну и что еще, свинтус ты этакий?» — «Еще ты стала немного счастливее и немного печальнее». — «Эти понятия взаимно исключают друг друга, так что я осталась в точности такой же». — «Вовсе нет. То, что ты стала сегодня немного счастливее, не отменяет того факта, что ты стала и немного печальнее. Каждый день ты становишься и немного счастливее, и немного печальнее, и это значит, что сейчас, в эту самую секунду, ты счастливее и печальнее, чем когда-либо в своей жизни». — «А ты откуда знаешь?» — «Сама подумай. Ты когда-нибудь была счастливее, чем сейчас, лежа вот так на траве?» — «Наверное, нет. Нет». — «А печальнее когда-нибудь была?» — «Нет». — «Это не со всеми так, понимаешь? Некоторые, как твоя сестра, с каждым днем становятся все счастливее и счастливее. Некоторые, как Бейла Аш, все печальнее. А некоторые, как ты, — и счастливее, и печальнее одновременно». — «А ты? Ты сейчас тоже счастливее и печальнее, чем когда-либо?» — «Конечно». — «Почему?» — «Потому что никто не делает меня счастливее и печальнее, чем ты».)
Мои слезы капнули на фотографию. К счастью, она была под стеклом.
— Хотел бы я остаться здесь и вспоминать, — сказал Бернард, — но мне правда пора. Все эти люди там… — Он показал на дверь. — Дайте мне знать, если вам что-нибудь понадобится.
Я кивнул. Он закрыл за собой дверь, а я, прости меня, Господи, тут же схватил фотографию и засунул ее в штаны. Я спустился по лестнице и вышел из дома. Подошел к одному из лимузинов, стоявших на подъездной дорожке, и постучал в окно. Водитель проснулся.
— Я готов ехать домой, — сказал я.
К моему удивлению, он вышел, открыл дверь и помог мне сесть в машину.
Когда я вернулся в свою квартиру, то подумал, что меня ограбили. Мебель была перевернута, пол усыпан белым порошком. Я схватил бейсбольную биту, которую держал на подставке для зонтов, и пошел по следам на кухню. Все поверхности были заставлены кастрюлями, противнями и грязными мисками. Видимо, тот, кто ко мне вломился, успел приготовить себе еду. Я стоял посреди кухни, с фотографией в штанах. Позади меня что-то рухнуло, я повернулся и замахнулся наугад. Но это была всего лишь кастрюля, которая соскользнула со стола и покатилась по полу. На кухонном столе, рядом с моей пишущей машинкой, стоял большой пирог, просевший в середине. Но тем не менее он все еще как-то держался. Он был полит желтой сахарной глазурью, а сверху кривыми розовыми буквами было написано: