Под Новый год за мной приехала Кора, переговорив с директрисой о поведении и успехах в учебе (это потребовала бабушка), она скомандовала: «Марш в машину!» – и села за руль. Я не могла не вспоминать нашу первую с ней дорогу из деревни и удивлялась тому, какая же невероятная у меня жизнь… Я просто быстро привыкаю к обстоятельствам, но она же невероятная…
Первый раз для меня Новый год содержал все необходимые атрибуты: дом был украшен, посреди зала стояла наряженная бесподобная елка, мигали огоньки гирлянд, и, конечно, состоялся ужин на сто персон (единственный минус). Бабушка посматривала на меня уже с оттенком гордости, и это дало мне возможность несколько расслабиться. Но я продолжала игнорировать нож, когда приходилось ломать какую-нибудь хитроумную котлету (имеющую наверняка не менее хитроумное название) на кусочки. И эта маленькая шалость тайно повышала мне настроение. Я ловила себя на мысли, что мне важно противостоять фамилии Ланье хоть в чем-нибудь – любая маленькая победа, которая никого не интересовала и оставалась незамеченной, забавляла и трепетом отдавалась в душе. С такими задатками из меня никак не могла вырасти стопроцентная зануда, пропитанная снобизмом, сухая и злая. И это был еще один повод порадоваться.
Шестнадцатилетие прошло спокойно, в школе. Тим привез бабушку с Ниной Филипповной, я получила подарки, цветы и витиеватую похвалу за пятерки. Девчонки, сначала прилипшие к окну, а затем подслушивающие у двери, весь вечер твердили: «Ты заметила, как он на тебя смотрел?», «Невозможно поверить, что между вами ничего нет…», «Когда он тебя поздравлял, его голос хрипел…». Это была самая настоящая глупость, потому что Тим меня поздравил около ворот, и его короткой фразы никто, кроме бабушки и тети, не слышал.
На лето я вернулась домой, где сразу встретила ревность и недовольство Леры, раздражение Коры и подчеркнутое равнодушие дяди, Семена Германовича Чердынцева. Прошлым августом я с ним практически не общалась, кроме сухого «здравствуй», он не говорил мне ничего. Теперь, не поворачивая головы, он изредка отпускал в мою сторону общие нравоучительные фразы и продолжал заниматься своими делами. Иногда Семен Германович нарочно делал вид, будто меня не замечает, и я в такие моменты тоже нарочно брала книгу и садилась поблизости. Не так уж много веселья было в доме бабушки, и я продолжала самостоятельно себя развлекать.
Однажды ночью я мучилась бессонницей (после того как мне приснился Семен Германович у школьной доски с указкой в руке и сливой вместо носа, я уже не могла закрыть глаза и отбыть в царство Морфея). Поднявшись с кровати, в легкой пижаме, босиком я потащилась на кухню за водой или соком, но на лестнице неясный приближающийся шум остановил меня. Слух обострился, любопытство щекоткой отозвалось в животе… Автоматически я юркнула к этажерке и замерла, надеясь, что тусклый свет луны не выдаст меня…