— Чего?! — Вилька не понял, провел ладонью по лоснящемуся от пота лицу, размазал грязь. — Чего? Патронов?
— Патронов нет! Нет их. Понял?
— А-а…
С запада, там, где малиново горело наполовину скрывшееся за горизонтом солнце, накатился знакомый ноющий гул. Самолеты!
— Все ясно! — прокричал Вилька. — Теперь ясно, почему их пехота легла. Ждет, когда нас искромсают в лапшу и раскатают танками. — Ему почему-то стало весело.
От страха, что ли? — Грязные вы, ребята… как черти! Ух и дадут сейчас…
Вой и свист кинули нас на дно окопа.
«Юнкерсы» обрушились на село свирепо. Мы лежали полузасыпанные землей, оглушенные, а над нашими головами носилась рычащая орава.
Едва исчезли «юнкерсы», справа вновь затявкали танковые пушки. Чужими, непослушными руками разгребли землю, кое-как поднялись на ноги, огляделись. «Дегтярев» исчез, дьявольская сила отбросила ХТЗ далеко в сторону. Село вылизывали огромные золотисто-багровые языки.
Справа затукали винтовочные выстрелы, несколько раз фыркнул пулемет. Значит, не всех перебили, можно еще держаться.
Показались силуэты немцев, брызгающие огненными струями. Мы схватились за автоматы… Вдруг, перекрывая автоматную трескотню, пронесся дикий звериный рев:
— Бра-аа!.. Окружа-а-а!!! Спаса-ай… Окружа…
Вой подхватил другой голос, третий. Казалось, что это я сам, это мой вопль, мои вопли!..
Ноги приросли к земле, потом земля с силой выбросила меня из окопа. Я падал, вскакивал и бежал, бежал… Ужас гнал меня все дальше и дальше, стрельба и взрывы прибавляли сил, бегущие силуэты людей подгоняли: «Быстрей! Быстрей!»
Треск, шум — и я лечу под уклон. Больно ударился спиной. Сердце готово выскочить из горла, перед глазами туман, а в ушах — топот, крики. И вдруг кто-то выстрелил несколько раз: «Бах-бах-бах!» и гаркнул яростно:
— Стой! Мать, вашу так… Застрелю. Прекратить! Всем в байрак… В овраг всем. Туда танки не пройдут — Вновь раздалось «бах-бах-бах». — Без паники, слушай мою команду!..
Этот властный голос заставил меня чуточку успокоиться. Поднялся на ноги, пощупал автомат — на месте ли. Стыд ожег, как плетью. Опять бросил товарищей! Где они, что с Глебом и Вилькой? Надо бы разыскать их.
Легко сказать — разыскать! Там уже фашисты. Стемнело. Навстречу, отстреливаясь, пробираются бойцы.
Если пойти к селу, пристрелят, как дезертира. Что делать?..
Остатки окруженных частей углублялись по байраку все дальше на запад. Другого выхода не было. Позади изредка бахали пушки, вспыхивали короткие перестрелки. Стадное чувство тащило меня за теми, кто брел по байраку, Я шел, втянув голову в плечи, и плакал — беззвучно, но слезы лились ручьями. Рядом покачивались беловатые пятна лиц, хрустел под сапогами валежник. Странно было слышать начальственные распоряжения: «Головной дозор… боковое охранение…» К чему все это? Чей голос? Очень знакомый голос… Да ведь я знаю его. Он кричал на меня в селе: «Навоюешь с такими» и командовал: «Стой… Мать вашу так. Застрелю… Всем в байрак! Без паники».