Я лежал, затаив дыхание, и меня распирала гордость. Гордость за папу.
Дни летели стремительно, неудержимо — успевай только обрывать календарные листки. Война приближалась к нашему городу. Бои шли пока в районе Могилев-Подольского, но теперь мы научились читать между строк: фашисты жали на всех фронтах. Раненые прибывали и прибывали. Они привозили страшные вести: фашисты сжигают города и села, бомбят санитарные поезда, приканчивают раненых и пленных, мучают, вешают женщин, стариков, детей…
Об этом сообщали и газеты. Но в какое сравнение может идти скупая информация с живым свидётельством очевидца!
— Отбили мы у гансов сельцо — сердце зашлось: девочка в петле, а рядом ребятенок — вместо головы каша. Тигра лютая — и та смирнее. Посмотрел я все это, и душа загорелась. Шасть в сторону, а там сплошной ужас… люди навалом лежат, скорчились, и ничего на них нет, даже кожи, одно горелое мясо, потому как это были пораненные бойцы, а их зверье фашистское заперло в школе да и спалило школу вместе с бойцами…
Такие рассказы пугали. Но это уже был особый испуг — он рождал ненависть, злобу. Мы все яростней наседали на Вильку, обещавшего обмундирование, называли его трепачом, упрашивали. Вилька слонялся у санитарных поездов, ловко избегая встреч с бойцами железнодорожной охраны. Все же он на них напоролся. По нему даже стреляли.
Он прибежал к нам со свертком под мышкой — счастливый донельзя.
— Вот! — Вилька бросил под яблоней сверток. — Два комплекта. С пилотками. Теперь у нас восемь пилоток.
— А сапоги? — деловито осведомился Павка.
— Сапоги сами доставайте. Вам есть где — у папаш. Глеб не удержался, съехидничал:
— Хорош у меня видик будет: две пилотки на голове, сапоги — и все. Фашист как увидит — до самого Берлина драпанет…
— А ну вас к лешему. — Вилька обиженно скривил губы. — Нет чтобы спасибо сказать!.. Вы думаете, форма на полу валяется? Я уж санитаров и так уговаривал и эдак, деньги предлагал. А они гонят. Хорошо хоть на одного набрел… подобрее. Вижу — нос помидорный. «Ну, — думаю-,— пофартило!» Я ему — денег, за пол-лит-рой сбегал… Дал он мне два комплекта, говорит: «Бери, ежели надо. Все одно они осколками попорчены и малость в крови Постирай, зашей и носи на радость маме».
Вилька увидел наши кислые лица и заторопился:
— Нет, честное слово, носить можно. Я еще два комплекта достану. Трудно больно. Охрана… Сегодня как заорут: «Стой! Стрелять буду!», как жахнут. Пуля «фьють» у самого виска…
— Врешь, — завистливо протянул Павка. — Они в воздух стреляли. Врешь.
— Честное слово… — начал было Вилька и вдруг рассмеялся. — А может, и вру. Со страху показалось… Я еще достану.