С нашей стороны пролетел снаряд, словно разорвали кусок ситца.
Началась артиллерийская подготовка. Снаряды летели негусто… Немцы сперва помалкивали, и мы с интересом глазели на черные конусы, поднимавшиеся на зеленом взгорье и у его подошвы.
Прошло минут десять. Вдруг вокруг окопа вскипела земля, засвистало, завыло. Я упал ничком, чей-то сапог двинул мне по виску, но я и не пикнул — лежал и ждал неизвестно чего, по телу ледяными струйками растекался страх. От взрывов стенки окопа осыпались; казалось, я умер, лежу в могиле и невидимые могильщики закапывают меня.
…Грохот и визг продолжались целую вечность. Неожиданно все стихло. Я встал на четвереньки, отряхнулся по-собачьи. На зубах скрипело, в голове пустота. Толком ничего не сообразив, я поднялся и увидел, что из окопа выскакивают бойцы. Непонятная сила вытолкнула и меня. Впереди в розоватом тумане — комиссар. Он бежал вперевалку и размахивал автоматом с круглым диском… Промелькнул Миляга… Торопливо семенил ногами наш лейтенант, полевая сумка хлопала его по ягодице…
Больше я ничего не видел, только слышал перекатистое «рра-а-а!», визг мин…
Пришел в себя, очутившись по пояс в воде — батальон переправлялся через речушку. До села оставалось метров четыреста. Тяжело, с присвистом дыша, мы притаились на откосистом берегу. На его гребне прыгали шустрые фонтанчики пулеметных очередей. Только сейчас я увидел, что в атаке участвует три наших танка и «сорокапятки».
Вилька вытер лицо пилоткой.
— Лихо пробежались!
— Лихо, — зло буркнул Глеб и кивнул в сторону речки — на лугу в странных позах лежали маленькие фигурки. Вот одна из них шевельнулась, поползла.
Просвистела длинная очередь, еще… Фигурка замерла.
— А-а! — черный артиллерист заскрипел зубами, рванул на груди гимнастерку и стал, как бешеный, выкрикивать гортанные слова: Я не понимал их, но догадывался: артиллерист матерится:
Он кричал, никто не решался подойти к нему, пока он не затих.
Я делал открытие за открытием. Обнаружил, например, что второй артиллерист бесследно исчез, из карманов моих штанов торчат горлышки бутылок (когда я сунул в карман бутылки с горючкой, хоть убей, не помню!). В одной из фигурок, оставшихся на лугу, шагах в семидесяти от нас узнал бравого Милягу. Он лежал на боку, подобрав под себя ноги. Почему-то вспомнились его веселые слова: «По заднице его, по заднице!.. Голову оторву и потом скажу, что так и было».
Вспомнил и перестал чему-либо удивляться. Я совершенно не испугался, обнаружив, что мой противогаз разворочен осколком. Даже обрадовался — снял и швырнул в речку.