– Вы меня поняли, Наталья Валентиновна? – как будто сквозь вату, донесся до нее голос Минца.
Женщина судорожно кивнула, понимая, что, если сейчас нужно будет куда-то идти, она просто не сможет подняться со стула. Ей ужасно хотелось спать, веки буквально слипались.
– Вот и отличненько! Но, повторюсь, вам не стоит ни о чем беспокоиться. Потому что противная сторона не желает предъявлять никаких претензий. Хотя ущерб автомобилю господина Набоки причинен более чем солидный. Да и он сам весьма серьезно пострадал, поэтому сейчас, как ваши муж и сын, находится в операционной.
Господин Набока? Фамилия была знакомой, но Наталья никак не могла сообразить, где она ее слышала. Набока, Набока, Набока…
– Однако господин Набока прекрасно понимает, что судебное разбирательство и требование о финансовой компенсации в отношении вашего супруга в данной ситуации более чем бесчеловечны. Поэтому он согласен на мировую: он не имеет никаких претензий к вам, а вы и ваш супруг, соответственно, к нему. Ну и, конечно, следует положить конец слухам, порочащим честь и репутацию господина Набоки, и распространить пресс-релиз, в котором будет черным по белому написано, что виновником ДТП является ваш супруг, Наталья Валентиновна.
Тогобицкая собиралась возразить, что она не намерена обсуждать сейчас ничего подобного, а прежде желает переговорить со своим адвокатом, но сначала должна узнать, как самочувствие Романа и Стасика, однако ее мозг и язык отказывались подчиняться ей. Хотелось одного – как можно быстрее оказаться на кровати и закрыть глаза. И чтобы говорливый Минц оставил ее в покое!
– Значит, вы согласны? Отличненько! Вам надо подписать кое-какие бумаги. Можете даже не читать, я все проверил, они в полном порядке. Вашему супругу их тоже придется подписать, однако с этим мы разберемся потом. Важно, чтобы вы, мать погибшего ребенка, поставили свою подпись!
Минц внезапно осекся. Наталья уставилась на адвоката. Что он только что произнес? А ведь что-то крайне важное, страшное и невероятное. Удивительно, но женщина не могла вспомнить! Хотя у нее только что больно кольнуло сердце!
Генрих Минц вложил в руку Натальи, безвольно сидевшей напротив него, чернильную ручку с платиновым пером и пододвинул папку с документами.
– Подписывайте, Наталья Валентиновна, подписывайте! А потом баиньки. Ведь на вас лица нет! Впрочем, когда вы проснетесь, все останется позади. И вы не будете помнить ничего из того, что произошло.
Подписать? Что она должна подписать? Наверное, листы, заполненные мелкими черными буковками, что лежали перед ней. Раз Минц говорит, что она должна подписать, значит, так и надо сделать.