Но пока они только целовались... А она жаждала большего — всего его...
Нэш призывал на помощь все доводы рассудка, объясняющие, почему ему не следует уступать, но услужливый ум упрямо прислушивался к другому аргументу: она принадлежит ему, они муж и жена, это его судьба. И ответственность за Фейт и за того, кто мог стать следствием их близости, за ребенка, которого они могли зачать, превысила его долг перед крестным.
Для рассудка не осталось времени, он не был в состоянии внять настойчивому предупреждению, так как тело, сердце, душа уже оказались во власти более притягательной и непреодолимой силы.
Фейт поняла, что значит испытать исступленный восторг, достигнуть высоты экстаза, когда время останавливается и душа обретает бессмертие, а открытие, что она и Нэш наконец-то нашли друг друга, как две половинки одного целого, вызвало у нее благоговейный трепет.
Все барьеры между ними пали. Не обнаженные тела соприкасались друг с другом, но соприкасались их души. Интуитивно Фейт осознала, что произошло, когда, чувствуя в себе последнее яростное содрогание Нэша, она вознеслась к вершине безграничного наслаждения, — они творили новую жизнь...
Нэш не мог заснуть. Гнев, чувство вины, отчаяние и беспомощное желание изменить порядок вещей лишали его покоя, который обрела Фейт.
Он, как и она, ощутил их близость не только как единение тел, но и как тесную духовную связь. Его существо тоже испытало благоговение от прикосновения крыла парящей над ними судьбы. Но потом он снова оказался перед той же дилеммой — запутанным клубком эмоций, с которой сталкивался уже много раз. Он никак не мог примирить свою любовь к Фейт с тем, что он должен испытывать к ней, учитывая все совершенное ею.
Если он позволит себе любить, то может дойти до презрения к себе, а заставить себя ее ненавидеть он не мог.
Он поднялся, чувствуя беспокойство. Всю взрослую жизнь он сам принимал решения и придерживался их. А теперь ему требуется помощь. О Господи, как необходимы ему мудрость и сочувствие Филипа.
Приняв душ, он быстро оделся, торопясь уйти, пока Фейт спит. Ему нужно было побыть одному, чтобы вступить в борьбу со своими демонами. Близость Фейт настолько отвлекала, что он не мог ни о чем думать, кроме своей любви к ней.
Вот так! Наконец-то он признал это, позволил себе признать...
Теперь уже не имеет значения цена — скольких мук, страданий и не прощенной себе самому вины это ему стоило. Он понял, что его желание, влечение, любовь, несмотря ни на что, не претерпели изменений за эти годы.
Совесть, здравый смысл, гордость противились его чувству, убеждая, что ему следует ненавидеть Фейт и презирать себя за поиски оправданий для нее, но все это вместе не могло перевесить чашу весов, на которой была его любовь. Любовь, даже обремененную муками и чувством вины, он не мог отвергнуть.