Девушка подняла телефонную трубку, набрала номер и спросила звонким голосом:
— Это сберкасса? Вы не можете нам по ордеру дать немного денег? У нас на переводы не хватает.
Затем она тщательно пересчитала сторублевки в пачках, более мелкие купюры и нерешительно предложила — еще раз:
— Может, часть на сберкнижку?
Нет!
Стукнула дверь, и возле окошка рядом с Серегиным оказался невысокий молодой мужчина >в расстегнутом пиджаке и матросской тельняшке. Взяв бланк перевода, он уселся за маленький столик у окна.
А девушка все подавала и подавала Серегину толстые лачки.
— Девять тысяч… двенадцать… пятнадцать… двадцать пять… тридцать тысяч!
Серегин с безразличным видом распихал деньги по карманам и вышел на улицу.
Человек в тельняшке кивком головы поблагодарил девушку и через минуту тоже покинул помещение почты…
— Теперь нам важно знать, как будут расходоваться эти деньги, — сказал Романов, выслушав рассказ оперуполномоченного Доронова. Он подшил в папку, где уже находилась копия серегинской телеграммы, дубликат телеграфного перевода на тридцать тысяч.
На другой день один из многочисленных запросов поведал Романову о том, что Серегин, вопреки «чистым» документам, был судим и содержался в камере предварительного заключения вместе с Полевым. Голубые глаза начальника ОБХСС сияли, он явно торжествовал: его предположение о причастии Полюшко-поле к хищению золота получило веское подтверждение.
— Ну что ж, посмотрим, что предпримет Серегин, — заключил Ильичев и без всякого перехода предложил: — Знаешь, Владимир, мы заслужили право на отдых. Неделю дома не были! Нет-нет, спать не будем. Мне прислали запись Первого концерта Чайковского в исполнении Вана Клиберна. Послушаем? Чудо делает этот «мальчик из Техаса»!..
Стрелки часов показывали четверть одиннадцатого. По широкой Неве медленно полз расцвеченный сигнальными огнями пароход. Навстречу облакам, опираясь на золотой шпиль собора Петра и Павла, плыл в высоте ангел с распростертыми крыльями.
Лопаев шел, не слыша, что говорил ему Полев. Как в пору, когда был мальчишкой, вел он рукой по граниту парапета, опускался к воде по полукруглым лестницам, с наслаждением ощущал на своем лице холодные брызги.
То ли спутник понял настроение Лопаева, то ли убедился, что тот не слушает его, но он неожиданно окликнул шофера проезжавшего мимо такси и, когда машина остановилась, тронул за рукав Лопаева.
— Едем, Григорий Николаевич, в ресторан…
Они сели рядом. Полев удобно развалился и полез в карман за папиросами. Лопаев, прямой и мрачный, смотрел мимо шофера в ветровое стекло на бегущие навстречу, россыпи огней. Его взгляд, равно как и поза, был безразличен ко всему окружающему.