— Как ты можешь, как смеешь говорить такое. Жермена? Я за тебя отдал бы все на свете, ты это знаешь. Чтобы ты мне опротивела, любовь моя…
Слыша это, Жермена потихоньку успокаивалась, склонив голову мужу на плечо. Он нежно гладил ей шею, а она изгибалась, чтобы его пальцы спустились ниже. Но вот уже несколько месяцев, с тех пор как он знал, он не мог… Приласкать ее, обнять, да. Но…
— Педро, — прошептала она, — не заставляй меня страдать.
— Но это ты сама заставляешь себя страдать, Жермена. Я ничего не сказал, не сделал, что бы могло…
— Почему ты не захотел меня поцеловать? — резко спросила она, глаза ее сверкали.
Он улыбнулся:
— А почему ты дуешься с утра?
Он тут же пожалел о своем вопросе. Зрачки Жермены сузились, в углах рта залегли складки. Она задрожала.
— Жермена! — крикнул он, обхватив ее обеими руками, сжимая изо всех сил, чтобы унять эту дрожь.
Издалека, если смотреть через раскрытую дверцу машины, могло показаться, что он хочет ее насильно поцеловать.
— Ну пойдем, идем же, не смотри, это некрасиво! — сказала Тереза, потянув Фреда за руку.
— Эти дурачки меня забавляют, — хохотнул Фред. — Когда женщина не хочет, она не хочет. Я ведь тебя никогда не насиловал?
— Нет. Ну идем.
Он нехотя последовал за ней. Ему лезли в голову другие мысли.
— Конечно, — пробормотал он, — бразильцы.
— Ну откуда ты знаешь? — осмелилась Тереза. — Этот номер может также…
— Ты бы молчала с твоей наблюдательностью. Ты не заметила на крыле маленький флажок? Это бразильцы.
Его плохое настроение не проходило с утра. Он удалился, ускорив шаг. Тереза пошла за ним. Она всегда с пониманием реагировала на настроения Фреда. Но теперь ей необходимо было выяснить намерения своего возлюбленного. Нахмурив лоб, Фред ждал Терезу, поторапливая ее жестами. Она повисла на его руке.
— Что будем делать, Фред?
— Нет, ты просто не отдаешь себе отчета! — взорвался он, раздумывая над вопросом. — Ах! Во что превратили нашу бедную Францию. Все для иностранцев. Можешь ты мне сказать, какого черта надо у нас всем этим метисам?
— Не нервничай так.
Он соизволил успокоиться, чтобы с горечью заметить:
— Ты права, этим ничего не изменишь.
В порыве нежности он обнял Терезу за плечи, нежно поцеловал в шею. Когда Фред был таким, он делался похожим на маленького мальчика, слишком рано познавшего жизнь. Тогда для Терезы Фред и ребенок, которого она носила в себе, становились одним целым, и она таяла от избытка чувств.
— Никого у меня нет, кроме тебя, — прошептал Фред, — тебя одной, моя Тереза…
И вдруг мысль, которую он гнал от себя со вчерашнего вечера, наполнила его незнакомым доселе чувством ужаса.