Голос графини начинал дрожать, когда внимание ускользало от нее. Робин нахмурилась. Сегодня у графини был не самый удачный день. Она постарается снова заговорить о контракте после ужина.
Гилия, не хотите ли вы сейчас выйти на прогулку? Я думаю, сейчас на солнце хорошо!
Si, давайте пройдемся. Andiamo! — сказала графиня с неожиданной решительностью. Она сама поднялась с кровати, а ведь ей так мучительно больно было это сделать.
Она двигалась очень медленно. Подтолкнув конструкцию, графиня сделала два маленьких шажка и снова толкнула раму. За пятнадцать минут она спустилась по лестнице и вышла во двор через пустой первый этаж, на выцветших обоях которого размытые пятна показывали уровень, до которого поднималась acqua alta — медленно подмывавшие фундамент Венеции воды в ужасные дни наводнений.
На улице солнце, казалось, оживило графиню, и они хорошо провели время, хотя оно и тянулось для Робин мучительно медленно.
Я думаю, вам не нравится ходить так медленно, — извиняющимся тоном сказала графиня, — но у нас есть поговорка: «Chi va piano va sono e va lontano». Она означает: «Тише едешь — дальше будешь».
— В Америке тоже есть нечто похожее, улыбнулась Робин. — «Терпение и труд все перетрут».
— Что перетрут? — спросила графиня, толкая раму вперед.
Робин рассказала историю о черепахе и зайце, которая восхитила старушку и заняла большую часть пути до piazza — места их обычных прогулок. Графиня прогуливалась здесь каждый день в течение девяти лет, если не мешали наводнения. Вряд ли это была самая большая из открытых венецианских площадей, но Робин она пришлась по душе. Здесь стояла церковь семнадцатого века, а по соседству, в терракотовых домах, расположились современные торговцы — мясник, табачник и другие. Выйдя на площадь, они спугнули стаю голубей, одновременно поднявшуюся в воздух и опустившуюся на несколько ярдов поодаль.
Впрочем, Робин сегодня не думала о Венеции. Мысленно она была в Америке, со Стюартом.
Его турне должно было закончиться вчера. Был ли он уже в Броган-Хаусе? Или вообще вернулся к себе домой? Чем чаще она думала об этом, тем больше ей казалось, будто он понял, что не хотел этого брака. Этот поступок противоречил тому образу жизни, который он предпочитал. Он никогда не вел оседлой жизни, и почему он должен начать ее сейчас?
Эта мысль заставила ее сердечко сжаться от унижения. Жизнь без Стюарта, казалось, не стоила того, чтобы о ней думать. Если бы она могла хотя бы услышать его голос! Это дало бы ей силы жить дальше.
Они остановились под стенами церкви. В первый момент ее привело в ужас, что такая старая и милая церковь обречена на разрушение. Правда, она с тех пор не раз слышала, что это — обычное дело в Венеции, где церквей гораздо больше, чем у людей возможностей их содержать. Она даже не знала ее название. Что-то наподобие Santa Maria dei.