— О храмовой собственности, — ответила она, не долго думая.
Фараон посмотрел на нее злыми глазами.
— Ты сказала — храмовая собственность? — сердито закричал он. — Я называю ее собственностью жрецов.
— Воля твоя, великий правитель. Разные слова не меняют сути вопроса.
— Тебе известно, что я терпеть не могу, когда мне повторяют эти слова?
— Я стараюсь сделать то, что другим не под силу. У меня добрые намерения.
Фараон сердито пожал плечами.
— И что же ты желаешь сказать, моя царица? — спросил он.
— Хнумхотеп просил, чтобы я дала ему аудиенцию, и я это сделала. Я выслушала…
Фараон не позволил ей договорить.
— И он осмелился на это? — раздраженно вопрошал он.
Царица пришла в смятение.
— Да. Ты находишь в том, что он сделал, повод для гнева?
— Вот именно, — крикнул фараон. — Он упрям. Он отказывается исполнять мои приказы. Я знаю, он не желает осуществлять мой указ. Он следит за мной, старается перехватить меня в пути, надеясь, что сумеет добиться отмены указа, докучая своими просьбами, хотя я отказался слушать его. Он подстрекает жрецов подавать петиции, точно так же, как он раньше подбил кого-то выкрикивать свое порочное имя. Коварный первый министр замышляет козни и очертя голову бросается прямо в объятия моих врагов.
Царица пришла в ужас от подобного образа мыслей и возразила:
— Ты допускаешь несправедливость к этому человеку. Я считаю, что он один из самых преданных трону слуг. Он чрезвычайно умен, его единственное намерение — добиться согласия. Разве есть нечто странное в том, что он опечален потерей привилегий, которые его институт обрел с благоволения наших предков?
Раздражение фараона закипало с новой силой, ибо он не мог найти оправдания человеку, явно или скрытно не подчинявшемуся его приказам. Фараон ни при каких обстоятельствах не мог допустить, чтобы кто-то видел вещи в ином свете, чем он сам. Резко, со злой насмешкой в голосе он заметил:
— Царица, этот интриган, видно, склонил тебя на свою сторону.
— Я никогда не держалась того мнения, что следует захватывать храмовую собственность, — с негодованием возразила она. — Я не вижу в этом необходимости.
В словах фараона звучала ярость:
— Ты недовольна тем, что твое богатство растет?
Как он может говорить такое, если хорошо знает, на что тратятся эти деньги?
Слова фараона пробудили дремавший в ней гнев, и царица пришла в бешенство, чувства взяли верх над ней.
— Всякий думающий человек был бы уязвлен, видя, что землей мудрецов завладевают ради того, чтобы тратить их доходы на легкомысленные удовольствия.
Фараон вышел из себя и, сделав рукой угрожающий жест, изрек: