- Ну, чего ревешь? Вон, смотри, мама идет.
При этом он показывал рукой на дорогу к деревне. Девочка на минуту умолкала, но, не видя матери, начинала голосить еще громче. Наконец, не выдержав, заплакал и сам Нияз. Услышав плач сестренки и братишки, Аяз отложил сито и побежал к ним.
- Не плачьте! Не плачьте! - говорил он, обнимая детей и гладя их головки. - Сейчас мама придет!
Кое-как успокоив ребят, он оставил Алмас на попечение братишки и вернулся к прерванной работе.
Фридун, подавленный тяжелыми чувствами, продолжал машинально веять, но в душе его вскипал гнев.
На всех гумнах, расположенных в один ряд, также веяли вручную. И на каждом из них желтели холмики пшеницы, плод долгого и усердного труда.
Урожай выдался в этом году отличный. Это изобилие пробуждало в каждом какие-то надежды на будущее. Такой урожай даст возможность уплатить долг помещику, выделить долю, полагающуюся мулле на мечеть, неимущим привести в порядок свое хозяйство, обеспечить сносное существование семьи до нового урожая.
В глазах тружеников была радость, в обращении чувствовалась какая-то дружественная мягкость и теплота.
На краю гумна показалась тетя Сария, которая весь день работала здесь и отлучилась только затем, чтобы принести из дому поесть.
Завидев мать, меньшие дети подбежали и ухватились за ее подол. Сария, понимая, как сильно ребята проголодались, поспешила к скирде, прямо на голой земле расстелила скатерть и развязала узелок. Медную, почерневшую от огня миску она поставила на середину скатерти и накрыла ее лавашем.
Увидев, что ужин готов, Муса кончил молитву, аккуратно сложил молитвенный платок и, поцеловав его, сунул в карман:
- Пойдем сынок! - сказал он, поднимаясь. - Пойдем, Фридун, покушаем!
Затем он повернулся к Гюльназ, которая возвращалась с родника с полным кувшином на плече.
- Иди, дочка! И ты голодна!
Фридун прислонил вилы к еще не обмолоченным снопам, подошел к скирде и, поджав под себя ноги, сел на землю напротив дяди Мусы.
Гюльназ устроилась рядом с матерью.
Они отрывали куски лаваша, брали из миски сыр и, завернув его в лепешку, с жадностью ели.
Дети быстро справились со своими кусками. Аяз и Нияз подсели к отцу. Они молча поглядывали то на отца, то на Фридуна. Девочка устроилась на коленях у матери.
С жалостью и любовью смотрел Фридун на полуголых детишек. Несвойственная их возрасту покорность и молчаливость причиняли ему страдание и боль. Он невольно перевел взгляд на Гюльназ, которая, скромно съев два кусочка лаваша с сыром, молча стояла в стороне, словно ожидая приказаний.