— В самом деле? — спросила она.
— Очень красиво, — сказала Лора, ее рука потянулась к собственным волосам, и она накрутила прядь на палец.
Полли улыбнулась.
— Ее тоже подстричь? — обратилась она к Тому.
Не успел он открыть рот, как Лора засияла и с криком «да» устремилась в комнату, где только что работала Полли.
Том посмотрел на Николь. Та пожала плечами.
— Пожалуй, — сказал улыбаясь Том, обращаясь к Полли.
— Ники! — позвала Лора. — Иди смотреть!
Том остался на месте, засунув руки в карманы джинсов. Потом он сходил в студию за фотоаппаратом, вернулся и, стоя в дверях, стал щелкать кадр за кадром, фиксируя, как Николь, Полли и даже Лора, не замечая его, жарко обсуждают, какой должна быть стрижка.
По мере того как падали шелковистые пряди, все больше выделялось лицо Лоры, на котором беспокойство сменилось потрясением, перешедшим в радость.
Тому удалось схватить все — напряженную сосредоточенность Полли, восхищение Лоры, удовлетворение Николь. Он поймал момент, когда Николь, пробежав пальцами по стриженым волосам девочки, улыбнулась, и еще один — Лора держит в руках пушистую массу своих только что обрезанных волос. Он снял Николь и Лору, с сияющими лицами глядящих на мелькание ножниц Полли. Он сфотографировал и Полли, когда она подняла два пальца в знак победы.
Ему не требовалось печатать снимки, чтобы узнать, хорошо ли получилось. Он заснял целую историю, кусочек жизни своей племянницы. Теперь она больше не казалась ему чужой, она была частью его самого. Он подивился, что сестра с такой легкостью отказалась от дочки. Неужели жизнь этого маленького существа не стоит усилий? Похоже, Николь считала, что стоит. И делила с ней свою жизнь.
Видимо, Эда действительно не может справляться с материнскими обязанностями. Как не могли этого их отец и мать. Том сжал зубы от тяжелого чувства грусти.
Вдруг Николь улыбнулась ему. Мило и мягко, почти ободряюще, как будто догадалась о его переживаниях. Откуда она может знать? И как могла простая стрижка сделать ее такой чертовски красивой?
Николь очень нравилось, как она выглядит. Весь вечер и весь следующий день она то и дело пробегала рукой по волосам, ероша их, и встряхивала головой, чтобы убедиться, как свободно и приятно она чувствует себя. При этом она отмечала, насколько легче стало голове, — как будто убрали якорь, тянувший ее вниз.
Она напевала песенку «Поднять якорь» и посмеивалась над собой. Но не могла удержаться, чтобы без конца не прикасаться к волосам и не глядеться в каждое зеркало или витрину, что попадались на пути. Люди решат, что у меня тик, сказала она себе.